Во-первых, Сфинкс, использовав перо, не забирает себе маленького Слепого, а сам шагает на Изнанку и ждет, пока Слепой его не найдет.
Тем временем Слепой в своем волчьем обличье живет в лесу и прячется таким образом от воспоминаний и чувства вины по поводу того, что он позволил Сфинксу остаться в Наружности.
Объясняю я всё это, в общем-то, затем, что я сейчас перечитала написанное, и многое, на мой взгляд, сказано в нем как-то мутно и смазано.
Итак.
Фэндом: "Дом, в котором..."
Персонажи: Слепой, Сфинкс.
Размер: Мини (~2300 слов).
Предупреждения: Явное ooc, потому что это мой первый фик по фэндому, и я сама чувствую, что персонажи какие-то не такие, а сделать с ними ничего не могу. АУ-шка по финалу. Слепой!волк с угрызениями совести и весь такой из себя хитровыдолбанный Сфинкс.
Обязательно вот под эту песню:
Listen or download Peter Murphy Emergency Unit for free on Prostopleer
Посвящено любому котику Twenty One Grams, которая не только открыла для меня Дом, но и является к тому же человеком, которого просто нереально не обожать всем сердцем.
Читать?
***
Save me, save me, make me true.
Turn, turn,
Let me through!
Nothing's hard and nothing's to be gained
Without you.
Leave us always looking in the now,
Not loosing looking for it,
Not loosing looking for You.
Turn, turn,
Let me through!
Nothing's hard and nothing's to be gained
Without you.
Leave us always looking in the now,
Not loosing looking for it,
Not loosing looking for You.
Волк сам не заметил, как выбежал на опушку леса.
Здесь всё было другим. Сначала в нос ударил едкий, душный запах дороги и плавящегося под солнечными лучами асфальта. Затем само солнце больно резануло по глазам, привыкшим к мягкому полумраку леса под густым навесом из еловых ветвей над головой. На несколько секунд волк снова почувствовал себя ослепшим, и это понимание напугало его так, что он едва не капитулировал обратно в лес.
Пытаясь адаптироваться под городские запахи, он медленно прошелся вдоль дороги. Она была пустынна, автомобили здесь почти никогда не проезжали, и дорогу можно было бы попробовать перебежать, если бы вдруг появилась такая необходимость.
Волку здесь не нравилось. Острое чутье, однако, гнало его вперед, гнало так, будто свежий древесный воздух за спиной превратился в огонь и безжалостно сжирал все пути к отступлению. Каждый мускул в подтянутом волчьем теле напрягся, словно пружина, и рвался выйти из леса.
Волк мрачно уставился на собственные лапы с налипшими на шерсть хвойными иглами и грязью. Процесс обращения не был таким уж болезненным для того, кто умел терпеть боль, но оборотень предпочитал сбрасывать волчью шкуру как можно реже, а лучше — не сбрасывать её никогда. Однако сейчас чутье ясно говорило: ему не нужно было в ту часть леса, которая располагалась за вязкой полосой гудрона. Необходимо было бежать вдоль дороги, долго бежать, до самого города, а волку в городе долго было не протянуть.
Надорвалась клочковатая волчья шкура, и раздался хруст ломающихся костей. Волк, вскинув морду к прозрачному голубому небу, коротко взвыл и тут же рухнул на подламывающихся лапах на землю, ткнувшись носом в терпкий запах сырой почвы после дождя.
Стало холодно и зябко. Одежда, которая была на нем в момент обращения в волка, сейчас рваньем повисла на плечах, а голова закружилась.
Он не спешил вставать и лежал так еще некоторое время, пытаясь отдышаться и привыкнуть к тому, что все чувства, в волчьем теле обостренные, теперь поблекли, и двигаться стало несколько сложнее.
Слепой глубоко вздохнул.
Определенно, здесь что-то происходило. Сначала это желание сбежать из леса, странное, ничем не оправданное... затем — тревога, будто бы ему сейчас есть чего опасаться. Слепой привык доверять своим ощущениям, которые долгие годы заменяли ему возможность видеть всё собственными глазами. К тому же, раньше превращения в человека и обратно давались ему куда легче.
Возможно, решил он, Дом сделал его настолько неотъемлемой своей частью, что даже Изнанка теперь не хотела возвращать ему ничего, что могло бы напомнить о прошлой жизни.
На самом деле, ему очень хотелось в это верить. А ошибался он так редко, что никто, пожалуй, не смог бы вспомнить, когда вожак Дома в последний раз делал ошибки. Тем более - здесь, где в его распоряжении были не только чутье и свобода, но даже зрение — роскошь, за пределами изнанки ему недоступная.
Но, возможно, дело было в чем-то ином.
Слепой не спеша поднялся на ноги. Отросшие черные волосы, раньше не мешавшие, теперь падали на лицо и загораживали весь обзор. Он нетерпеливо встряхнул головой, убирая с глаз длинные пряди, и огляделся по сторонам. Опушка леса в человеческом фокусе выглядела совсем иначе, нежели когда он разгуливал здесь в волчьем теле, но голову кружить не переставала. Слепой решил идти, по возможности долго не пересекая границы между дорогой и лесом, чтобы хоть какое-то время чувствовать себя дома.
За Изнанкой, когда ему приходилось бывать в Наружности, его всегда душил панический страх. Здесь даже города были частью Дома, но выход за пределы ставшего родным леса всё равно давался с трудом.
Чьи-то знакомые глаза следили за его плавным, бесшумным шагом из-за ветвей еще два или три километра. Человеческим взглядом Слепой не мог определить наверняка, кто пытался с ним попрощаться, но всё равно кивнул, повернув голову туда, где замерли хищные глаза.
Пожалуй, прощание было бы нелишним. Он и сам не знал, когда вернется домой.
Вскоре зверь, следующий за ним, отстал, и дальше Слепой шел в одиночестве. Стемнело быстро, и звезды над головой брызнули бриллиантовой россыпью на дымчато-синее полотно неба, а запахи Леса обволокли даже дорогу с темными кляксами асфальта и выхлопным газом от проезжавших здесь когда-то машин. Слепой шагал легко, безошибочно находя подошвами кед мягкую почву и толстые слои хвойного одеяла под ногами. Никакой необходимости в тишине не было, но ему нравилось идти именно так, бесшумно, чтобы растворяться в звуках ночного леса и чувствовать себя его частью даже тогда, когда ему приходилось уходить далеко за многие километры.
Ближе к двум часам ночи ему повезло — перед ногами на земле заплясали ослепляюще яркие огоньки фар, и на обочине рядом с ним притормозил старенький автомобиль. Приглашающе распахнулась дверца, и Слепому махнули рукой из салона.
На самом деле, мало бы кто согласился везти в своей машине оборванного, худого, молчаливого и глядящего исподлобья подростка ночью у леса, но то ли водитель был не большого ума человек, то ли каким-то крайним чувством понял, что Слепому незачем причинять ему вред. Сам Слепой поначалу колебался — стоит ли садиться или идти пешком до самого города,- но быстро принял решение и, сдержанно поблагодарив средних лет мужчину, сел рядом с ним на переднее сиденье.
По его расчетам, таким образом можно было добраться до города уже к рассвету.
Лес мелькал за окнами еще десять или пятнадцать минут, но вскоре они миновали даже хилые, стоящие по-одиночке деревья на его опушке и начали ехать через поля по обеим сторонам дороги. Пустое пространство не представляло для Слепого никакого интереса; он, безразлично отвернувшись от окна, устроил голову на удобном кресле сиденья и прикрыл уставшие за день глаза.
Тем не менее, сон не шел. Чем ближе они подъезжали к городу, тем сильнее нарастало волнение. Такое чувство бывает, когда у тебя отнимают что-то близкое и родное, а потом крутят им перед носом, и ты не то что прочувствовать, ты и разглядеть-то это толком не можешь. И остается у тебя одно только понимание того, как важно происходящее. Но что в этом толку, если из ощущений ничего, кроме интуиции и этого странного трепета, не остается?
Слепой продремал, то и дело возвращаясь в сознание, всю дорогу. А когда он открыл, наконец, глаза, за окнами уже рассвело и высились уродливыми серыми монолитами городские дома.
- Приехали, приятель,- подмигнул ему водитель. В его голосе слышалась преувеличенная радость. Жалеет он, что ли, мальчишку, которого подобрал на обочине?
Слепой как можно доброжелательнее улыбнулся в ответ:
- Большое спасибо. Вы очень мне помогли.
Он попрощался с водителем и вышел из машины. Здесь было холодно, как-то пусто и неуютно. Они остановились на окраине, так что редкие прохожие косились на худощавого парня в рваной перепачканной землей одежде с неодобрением, а у ног тут же появились и принялись ластиться две оголодавшие кошки. Слепой, сообразив, что животные, верно, учуяли запах крольчатины, съеденной волком на завтрак, усмехнулся и быстрым шагом направился к выходу на улицу между двумя тесно стоящими домами.
Он вышел на улицу и шагал какое-то время вдоль обочины, без интереса глядя на витрины магазинов и лица идущих навстречу людей. Когда он поднял взгляд вверх, то не увидел над головой привычной прозрачной синевы. Небо скорее было похоже на удушающие клубы дыма, одеялом стелющегося поверх домов.
Волку было неуютно в городе. Он уже почти жалел о том, что так рвался сюда и доверялся одной только интуиции. Сейчас ему хотелось поскорее размять затекшие лапы, вдохнуть свежий лесной воздух, вскинуть голову вверх и, возможно, даже протяжно взвыть, вслушиваясь в ответный вой друзей со всех концов леса.
Слепой понимал, хотя и не хотел признавать, по правде, почему так боится остаться вне Леса один.
Когда он был в лесу, ему никто не был нужен. Слепой становился волком-одиночкой, сильным, опьяненным воздухом и свободой зверем, и этого ему было достаточно. Но когда он, человек на Изнанке, уходил из Леса, то часто вспоминал тех, кто остался снаружи.
Он помнил Спицу и Лэри, Черного, помнил Рыжего и Курильщика.
Он помнил Сфинкса.
Точнее, даже не так: Сфинкс почти стерся из его памяти, но запечатлелся там, тем не менее, сильнее всех остальных.
- Ты знаешь, о чем я хочу спросить.
- Знаю,- кивает Сфинкс.- Остаюсь я или ухожу?
Слепой кивает.
- Я ухожу, Слепой. Прости.
Сфинкс всегда был рядом. Когда Лось поручил Слепому приглядывать за ним, тот отнесся к своей обязанности как к чему-то настолько важному, что не отходил от безрукого мальчишки с мягкими волосами и наивными вопросами ни на шаг. И всё потому, что так сказал Лось. Но позже приоритеты сменились, и Сфинксу, давно оставившему за плечами себя прежнего, помощь уже не требовалась.
Тем не менее, они оба остались.
Слепой привык к Сфинксу, как если бы тот был неотъемлемой частью его самого. Табаки, Лорд, Рыжая, Крыса — все они остались здесь, и он всегда мог бы найти их, если бы захотел.
Тем не менее, Сфинкс ушел навсегда.
Слепой помнил то лето, когда они с Волком и Лосем остались одни в Доме.
Сфинкс, тогда еще носивший смешное и нелепое имя Кузнечик, должен был поехать вместе со всеми на море. Они тогда стояли втроем у окна — Лось и Волк смотрели, а Слепой вслушивался,- и первым услышал скрип половиц за спиной. В этот момент он неожиданно поймал себя на мысли, что в глубине души нисколько не сомневался, что Кузнечик останется с ними. А еще — что он по-настоящему благодарен этому мальчишке за его поступок.
После смерти Лося смысл потеряло всё, что происходило с ним прежде.
Оставался один лишь Сфинкс.
Слепой никогда не нуждался в посторонней помощи или поддержке. Но он привык знать, что Сфинкс будет рядом всегда, даже если все другие исчезнут.
- Это моя жизнь, — говорит Сфинкс. — Я хочу прожить ее. Никто не виноват в том, что для тебя реальность там, а для меня здесь. Так уж получилось.
В этот раз Сфинкс не мог остаться с ним, а Слепой не мог не уйти.
Когда он понял это, то готов был применить всё, что угодно, вплоть до грубой силы и принуждения, чтобы удержать друга рядом с собой, но каким-то образом смог сдержаться. И до сих пор не мог сказать наверняка, не совершил ли он ошибки, отпустив Сфинкса так просто.
Тот говорил сгоряча. И ошибался. Слепой был уверен, что Сфинкс рано или поздно одумается и будет жалеть, что остался в Наружности вместо того, чтобы уйти вместе с ним.
Возможно, ему действительно следовало силой заставить его передумать, пока не стало слишком поздно.
- Ты слишком самоуверен, — говорит он. — Я понимаю, любовь… в горе и в радости, в богатстве и в бедности… но что, если у нее нет выбора?
- Так не бывает.
- Поверь мне, бывает.
Всё, что ему теперь, в общем-то, оставалось — это скрываться в Лесу от себя, от собственных воспоминаний и чувства вины. Не так уж и плохо, если вспомнить, чем был для него лес.
Неплохо, но как-то... иногда неправильно.
Когда от тебя отрывают половину тебя настоящего, трудно жить так, как прежде.
Но когда багряная осенняя листва мягко пружинила под лапами, ему становилось на порядок проще. Лес забирал его, как когда-то забирал Дом, и в эти моменты всё становилось на свои места.
- Поэтому ты отказался пойти туда сейчас? Испугался, что я затащу тебя куда-нибудь, откуда ты не сможешь выбраться? Что брошу тебя там и сбегу?
Сфинкс кивает.
- Что-то в этом роде. Ты угадал. А ты бы не сделал этого?
Слепой поднимает голову.
- Не знаю, — говорит он со злостью. — Может, и сделал бы. Только это непросто. Ты сильнее, чем думаешь. Ты бы выбрался. Все двери открыты перед тобой. Но ты останешься здесь, чтобы прожить свою дурацкую жизнь безруким калекой.
Теперь он должен был вернуться. Слепой резко остановился и, не обращая внимания на рассерженное шипение прохожих за спиной, закрыл глаза.
Он пришел сюда, потому что почувствовал, что что-то произойдет. Нечто очень важное и значительное. Но что, если он ошибся? Или если произойдет вещь, которая ему совсем не нужна?
Тут волчье чутье торжествующе взвыло, почуяв то, к чему он добирался так долго.
Слепой резко бросил взгляд вправо, через пыльное и забрызганное грязью стекло витрины, и почему-то не сдержал улыбки. Еще не верящей до конца, и оттого куда более волнительной, тревожной.
По другую сторону стекла, за столиком кафе с дымящейся чашкой, зажатой между вполне здоровыми ладонями, сидел молодой парень и смотрел на Слепого широко распахнутыми зелеными глазами.
Его лицо было точно таким, каким Слепой себе его представлял, когда ощупывал по ночам каждую черту тонкими пальцами, задавал наводящие вопросы, строил картинку в воображении. На первом слое Изнанки его лицо искажалось и меняло форму, и это был уже не тот Сфинкс, которого Слепой хотел знать.
Сейчас в этот знакомый образ не вписывались, пожалуй, только крепкие здоровые руки.
Но ведь и Сфинкс не привык видеть его зрячим, верно?
Слепой застыл, дожидаясь, пока Сфинкс выйдет на улицу и окажется ближе. А когда увидел на его губах торжествующую улыбку, растерянно вскинул брови. Неожиданно Сфинкс подтянул его к себе и стиснул в таких крепких объятиях, что стало трудно дышать.
- Я заснул, а проснулся уже на Изнанке,- прошептал Сфинкс ему на ухо.- Ты знаешь, они разрушили Дом. Я приходил туда накануне и даже нашел стену с рисунками Леопарда. Только войти не смог, даже в бар на дороге. Только во сне...
Слепой, не говоря ни слова, отстранил его и мягко, но настойчиво, как в детстве, потянул за руку за собой.
Сфинкс, чьи глаза всё еще взволнованно блестели, шагнул следом.
- Куда мы идем?
- В мой Лес,- просто ответил Слепой и чуть сильнее сжал пальцы, чтобы удостовериться, что широкая и горячая ладонь никуда из них не исчезнет.- Я давно хотел тебе его показать.
В глазах Сфинкса заплясали озорные искорки.
- Вот так просто? И что, не будет никаких расспросов, приветственной речи, оркестра?
Вместо ответа Слепой бросил короткий взгляд на небо. Душная городская серость в нем рассеивалась, уступая место чистому синему цвету. Солнце над их головами еще даже не достигло зенита. Если они поторопятся, то доберутся до Леса к вечеру.
Неотрывно глядя в глаза Слепому, Сфинкс опустил свободную руку в карман и, улыбаясь, смял в пальцах длинное маховое перо.
Их будущее, прошлое и настоящее столкнулись на далекой Изнанке Дома и, смешавшись, постепенно начали вставать на свои места.
Guide us always!
Save me, save me, say ‘you do',
Even as the bird flies
Out in the blue.
Nothing's hard and nothing's gained
Without You.
Save me, save me, say ‘you do',
Even as the bird flies
Out in the blue.
Nothing's hard and nothing's gained
Without You.