пейринг: Виктор Зсасз/Освальд Кобблпот
размер: драббл (983 слова)
преслэш, бладплей, все дела.
читатьКогда это происходит впервые, Пингвин не требует — просит. Виктор согласно кивает, прячет ухмылку и думает, что он почти смешон, этот мальчишка с влажной поволокой во взгляде и полуприкрытым ртом.
Мальчишка неуклюж, он ходит отрывисто, припадает на здоровую ногу так, что приспешники Фальконе смеются у него за спиной и используют давно привязавшееся прозвище — Пингвин, — просто потому, что это кажется им до жути забавным.
Виктор помнит, что Пингвина зовут Освальдом, и что тот не терпит своей клички. Про себя он всё равно зовёт Кобблпота Пингвином и точно так же смеётся, глядя, как неловко мальчишка переваливается при ходьбе, как размахивает руками, как поддаётся эмоциям и, кажется, ни черта не умеет держать свои порывы в себе — у Пингвина блестят глаза, руки дрожат, тонкая линия рта нервно искривлена.
Разница в деталях: Виктор смеётся Кобблпоту в лицо и никогда — за спиной.
Больше всего его смешат не порывистость жестов и несуразность, но факт того, что все вокруг разглядывают одну только оболочку, а настоящего Пингвина за ней не видят в упор.
Нет, это в самом деле смешно до одури — на Пингвина смотрят вскользь, а сам Пингвин, кажется, смотреть поверхностно не умеет вовсе. Каждый брошенный украдкой взгляд становится чем-то открытым, личным до неловкости. Кобблпот смотрит — будто цепляется за человека когтями, пронизывает насквозь, вгрызается в мясо, кости, в самую суть.
Освальд пользуется показной слабостью и неуклюжестью, как щитом. Он — манипулятор, каждое его унижение — просчёт на сотню шагов вперёд. Он — ублюдок, подобных которому не сыскать даже в этом прогнившем городе, и когда его глаза при появлении Зсасза расширяются в ужасе, Виктор смеётся, потому что за паническим влажным страхом отчётливо видит жёсткую, насквозь промёрзшую сталь.
Виктор думает, что у мальчишки — не то чтобы Освальд был сильно младше него, — грандиозное будущее.
Если только в ближайшую пару недель он не получит приказ вышибить Кобблпоту мозги.
Приказа не поступает. Позже всё переворачивается с ног на голову, Готэм коронует Пингвина, и Виктор понимает, что в очередной раз оказался прав.
Он не знает, почему соглашается, когда Освальд впервые обращается к нему с подобной просьбой. Дело не в субординации, не в уважении и прочей чуши. Виктор думает, что это забавно, еще — что Кобблпот, возможно, единственный во всём Готэме, кто сможет увидеть причину, понять. Плевать он хотел на чьё-либо понимание, но сама идея разделить свой маленький ритуал с Пингвином его странным образом завораживает.
Видеть, как у Освальда Кобблпота сбивается дыхание и темнеют глаза, — сущее удовольствие.
Виктор снимает перчатки, вешает пиджак на спинку стула и закатывает рукава водолазки. Он подходит к импровизированному трону Пингвина отрывистым чеканным шагом, протягивает руку и с жадным любопытством смотрит, как Кобблпот вздрагивает, перестаёт дышать, порывисто подаётся вперёд.
По всей комнате расставлены свечи. Их неровное мерцание бросает косые блики на лицо Освальда, делает его скульптурно вылепленным из сплошных заострённых линий — острый подбородок, острый нос, острый разлёт бровей и гротескно острые скулы; кажется, тронь — порежешься, но Освальд берёт ладонь Виктора в свою, и его пальцы скользят вверх от внутренней стороны запястья до локтевого сгиба с удивительной мягкостью.
Как если бы Кобблпот держал в руках венец творения и свою наивысшую ценность.
Пингвин вскидывает на Виктора восхищённый взгляд. Его пальцы очерчивают каждую зарубку на светлой коже, Пингвин склоняется ниже; еще пара сантиметров — и коснётся уродливых багровых полос губами. Когда отстраняется, то улыбается так восторженно, что Зсасз не удерживается от ухмылки: подобное выражение лица подошло бы ребёнку, которого любящий папочка впервые отвёл в парк аттракционов, но никак не королю Готэма, не безжалостному убийце, пролившему реки крови, держащему сотни людей под своим началом, не чудовищу, предавшему всех и каждого, чтобы занять этот чёртов трон, но — удивительный парадокс, — эта улыбка идёт Освальду как никому другому.
Пингвин интересуется:
— Сколько?
Сто двадцать одна, отвечает Виктор, и после сегодняшней вылазки нужно добавить еще две; он не успел — новые зарубки ставятся на спине, и нужен хороший нож, и зеркало, и…
— Я счёл бы за честь помочь тебе с этим, — легко смеётся Пингвин. — Надеюсь, ты не против, друг мой.
Виктор, замерев, на секунду хмурится: это — уже не просьба.
Но так даже интереснее.
Виктор стягивает водолазку, вешает на стул рядом с пиджаком и расплавляет плечи. Пингвин смотрит на него так, словно в жизни не видел ничего изумительнее, и его возбуждённый взгляд, и то, как он цепляется пальцами за край стола, больше не кажутся Зсасзу чем-то смешным.
Зарубки на его коже — по одной на чью-то жизнь, — под шальным и болезненно-горячечным взглядом Кобблпота словно вспыхивают жидким огнём. Когда Освальд, неловко споткнувшись, подходит ближе и опускает руки ему на плечи, накрывает ледяными ладонями тёмные, налившиеся багрянцем рубцы, боль ненадолго уходит.
Проще почему-то не становится.
Пингвин коротким и удивительно ловким жестом извлекает из рукава короткое загнутое лезвие. Таким лучше всего выходит резать глотки, и Виктор улыбается, когда Кобблпот обходит его со спины и прижимает острый край лезвия к ряду еще свежих незаконченных зарубок. Над правой лопаткой у самого плеча, в паре сантиметров от выпирающих позвонков.
Пингвин вспарывает кожу глубоко и медленно. По спине течет горячая кровь, боль тягучей и почти приятной тяжестью отдаётся в висках, и когда за одной зарубкой появляется вторая, Виктор хищно и голодно скалится — потому что Пингвин бросает нож на стол и вдруг, не предупреждая, не спрашивая разрешения, прижимается губами к новым рубцам.
Перед тем, как отдать Зсасзу приказ убить, Пингвин улыбается тепло и ласково, с отеческой любовью гладит приговорённого по волосам, целует в покрытый испариной лоб.
Сейчас всё иначе.
Виктор чувствует тёплое дыхание на своей коже и заходится тихим смехом, когда Пингвин касается его кожи горячим ртом, ведёт длинную полосу вверх, собирает языком алую кровь и отчаянно цепляется пальцами за шлёвки его брюк, словно пытаясь удержать — словно Виктор может оттолкнуть его и уйти.
Всё заканчивается, и взгляд у Кобблпота тёмный, на грани безумия, рот перепачкан кровью, и Зсасз склоняется над своим королём, чтобы стереть с его щеки яркое алое пятно.
Кровь и улыбка Освальду Кобблпоту удивительно к лицу.
Виктор надевает водолазку и чёрный пиджак, одёргивает длинные рукава и спрашивает:
— Я могу идти, босс?
Пингвин смеётся красиво и мягко, снова ловит его ладонь в свою, оглаживает запястье подушечками пальцев и просит:
— Останься.
И это не тот вид просьбы, на который можно ответить отказом.