Соколы видят всё, даже твою поганую морду. Спят и видят.
так как я тот еще нуб в комиксах, то безбожно переврала большую часть сюжета, и мне за это практически не стыдно.
другое дело, что это драббл, так что большого смысла здесь искать не нужно.
по uncanny x-men, после дня М, когда Магнето потерял свои силы, а Чарльз хоть и был на ногах, но временно лишился телепатии, и вообще много чего лишился вследствие череды своих прошлых и нынешних ошибок.
без учета дальнейшей ветки с морлоками и последующим искусственным возвращением способностей Эрика.
хотя ладно, чуть-чуть мне всё-таки стыдно
по большей части, пожалуй, именно за нубство.
драма, страдашки, ХЭ.
~1500 слов
Гамбит говорит, что видел человека, очень похожего на Магнето, сегодня в толпе. На нем был темный плащ и шляпа, голова опущена так, что лица почти не разглядеть, и он слишком быстро скрылся в людском потоке, но Реми почти уверен, что это был Эрик.
- Я знаю, - говорит Реми. – Мы думали, что он мертв, и у нас были на то причины. Но, Чарльз, мы же говорим о Магнето. От него и не такого можно ожидать. Только подумай, вдруг он был жив всё это время? Что, если…
Чарльз вежливо улыбается и кивает. Да, конечно, отвечает он, это мог быть Эрик. Леншерр такой же живучий, как и сам Чарльз, его так просто не уничтожить, но, Реми, друг мой, давай смотреть на вещи здраво?
- Я могу показать воспоминания Рейчел, - предлагает Гамбит. – Если Леншерр жив, то он, наверное, растерял все свои силы. Его будет нетрудно найти. Нетрудно задержать.
Никогда не теряй надежды – этому Чарльз всегда учил своих воспитанников. Вера в лучшее – неисчерпаемый источник силы. Основа основ. Единственное, на чем в последнее время держатся их хрупкие шансы на выживание.
Ему не нужно читать мысли Гамбита, чтобы знать, о чем тот думает. Он хочет, чтобы Магнето в самом деле был жив, но это не ради Эрика, не ради всеобщего блага, и не потому, что каждый из них в глубине души понимает, что там, на Геноше, Эрик не заслужил смерти.
Реми хочет надеяться ради Чарльза.
Нельзя недооценивать важность надежды.
Но Чарльз и сам не знает, на что ему хочется верить в первую очередь. Потеряв телепатию, он сам обрел возможность подняться из опостылевшей коляски, вернуть себе здоровые ноги. Неравноценный, несправедливый обмен, но это было лучше, чем ничего. Лишившись своих способностей, Эрик не получил бы ничего взамен. Эрик был бы совсем один. И пускай одиночество никогда его не тяготило, Чарльз знает, как это – оставаться наедине со своими демонами. Со всеми ошибками. С сожалениями.
Всё, что осталось бы Эрику – бессильно наблюдать, как мир, что он так долго пытался построить для их народа, обращается в прах.
Возможно, в их случае выживание – не выход.
Возможно, его другу в самом деле лучше было бы оставаться мертвым.
- Не беспокойся об этом, - просит Чарльз, и Гамбит, вглядевшись в его лицо, улыбается тонко и немного грустно. – Не будем ворошить прошлое, Реми, нам это ни к чему. Увы, Эрик давно уже мертв.
От Чарльза отвернулись те, кого он любил. Хавок не может долго смотреть ему в глаза, улыбка Хэнка кажется натужной, вымученной, и пускай за визорами не различить взгляд Скотта, но Чарльз чувствует, как Циклоп напрягается всякий раз, стоит ему оказаться поблизости. Чарльз не может обвинять в этом ни Скотта, ни остальных. Он знает, что виноват. Знает, что совершенные им ужасные поступки до последней минуты будут лежать на совести тяжким грузом. Чарльз знает, что такое нельзя простить – можно разве что принять его вину как данность, если в запасе у них окажется достаточно времени, - но всё равно не может перестать задаваться вопросом: а что сказал бы Эрик?
Понял бы он?
Простил бы?
Пытаясь исправить собственные ошибки на другом краю вселенной, ему, никогда не сомневавшемуся в собственных действиях, впервые страшно, что он мог допустить ошибку еще страшнее прежних.
Мысль об этом преследует его неотрывно. Когда Габриэль забрасывает его в кристалл, и ледяная бесконечность смыкает вокруг него объятия, Чарльз не может перестать думать: что сделал бы Эрик, будь он сейчас рядом?
Попытался бы спасти старого друга?
Позволил бы умереть заклятому врагу?
Посчитал бы это справедливым возмездием?
Он знает Эрика до мельчайшей детали, до последней мысли, едва ли не лучше себя самого, несмотря на шлем, что тот носил долгие годы, но ни один из вариантов не внушает Чарльзу полной уверенности.
Телепатия возвращается к нему, становясь сильнее с каждой секундой, и это похоже одновременно на смерть и на возрождение.
Нестерпимо болезненно.
Нестерпимо хорошо.
Чарльз не кричит, не раскрывая рта, и чувствует, как его телепатический крик отражается от тысяч хрустальных граней. Он продолжает кричать, пока боль в измученном теле не возвращается, а Дарвин не опускает руки ему на плечи. Сквозь мутную пелену он, кажется, слышит голос Лиландры, улавливает отголоски её сознания, но не может откликнуться, сколько ни пытается. Вскоре для него даже это теряет смысл. Образ женщины, которую он любил, сыпется осколками, острым крошевом, пылью. Её голос затихает, и Чарльз проваливается в уютную и мягкую темноту, и в голове бьется набатом, раз за разом, одно и то же.
То, что должно быть услышанным, но никогда таковым не будет.
Я не справился, Эрик.
Столько всего обещал, и столько всего испортил.
Чарльз не сломан, он готов продолжать бороться, но почему-то ему кажется, что бороться уже не с кем. Разве что с самим собой, а для себя он, как показывает практика, самый опасный и самый жестокий противник.
Он всегда был предвзят, когда речь шла о его идеалах.
И кто, Эрик, если не ты, знает, что иногда нужно делать ужасные вещи ради великих целей. Кто-то должен, и пускай уж лучше это будем мы, нежели те, кого мы любим.
У него всегда находились оправдания своим проступкам.
Ты сам научил меня этому.
Я останавливал тебя раз за разом, хотя сам продолжал стремиться к нашей мечте твоими же методами, но для моего лицемерия в те дни находилась сотня разных причин.
Теперь – здесь и сейчас, мои причины закончились. Но я знаю – ты бы всё понял.
Всегда понимал.
Чарльз открывает глаза и видит перед собой красную полосу визоров Скотта, желтизну взгляда Курта и умную, добрую морду Зверя. Вместе с сознанием возвращается и телепатия, и Чарльзу не хватает сил и концентрации, чтобы поставить на чужие мысли блок. Он вторгается в разум друзей бесцеремонно и напролом, считывает информацию с жадностью умирающего от жажды, добравшегося до неиссякаемого источника.
В их мыслях, конечно, нет ничего хорошего.
Хрупкие остатки их мира рушатся, точно карточный домик, под тяжестью новых и новых обвинений.
Кристофер мертв, и Скотт не может простить ему то, что Чарльз не защитил его отца, когда это было необходимо.
Их друзья остались там, в чужой империи. Их друзья готовы начать убивать, они хотят убить, и хотя никто, даже Эмма со своей потрясающей бесцеремонностью, не высказывается вслух - стоя у постели Чарльза, каждый думает, что это его вина.
Закрывая глаза, Чарльз еще долго не может уснуть. Думает, что ему, наверное, лучше было бы остаться тогда на Геноше вместе с Эриком. Не потому что жить тяжело и не потому, что больно, и даже не потому, что он стал куда слабее, чем прежде – просто потому, что он, кажется, исчерпал себя до остатка.
Настала новая эра, в которой ученики переросли учителя. Теперь ему лучше быть ведомым, а не ведущим, но смена ролей кажется чужеродной, неправильной, и Чарльзу остается лишь расплачиваться за свои ошибки.
- Магнето жив, - говорит Курт спустя несколько недель. Они стоят у Церебро, и бархатистый, глубокий голос Курта отдается от стен гулким эхом. – Я видел его. Я уверен. Мне удалось его догнать, но он не захотел со мной говорить.
В его мыслях Чарльз видит высокого мужчину с широким размахом плеч. На нем простые брюки и темно-красный пуловер, а седины в волосах с того времени, когда Чарльз в последний раз видел старого друга без шлема, сильно прибавилось. И всё равно – если бы не взгляд, отдающий сталью, холодный, было бы трудно не спутать Магнето с тем Эриком Леншерром, которого Чарльз знал много лет назад.
- Он живет всего в нескольких милях от школы. Видимо, специально перебрался, чтобы быть ближе к нам.
«Ближе к вам, mein freund», - думает Курт вдогонку, и Чарльз хмурится и опускает ладонь другу на плечо.
- Спасибо, - благодарит он, – Но могу я попросить тебя не говорить об этом со Скоттом? Ненадолго, само собой, - добавляет, заметив, как напрягается от этих слов Ночной Змей. – Мне нужно совсем немного времени.
Курт улыбается хищной, красивой улыбкой, такой странной для мутанта с одним из добрейших сердец, что Чарльзу приходилось знать, и отвечает:
- До завтрашнего утра, профессор. Я потому и пошел к вам первому, что ожидал чего-то подобного. Делайте, что пожелаете, еще сутки. Найдите его, поговорите с ним. Убедите его сбежать или сдаться властям, или присоединиться к нам. Я верю, что вы сами знаете, и знаете куда лучше Скотта, что и как следует сделать.
- Думаешь, ему сейчас нужна моя помощь? – спрашивает Чарльз, хотя, пожалуй, и сам не надеется услышать верный ответ. Но слышит его, и Курт отходит на шаг назад, и, переведя взгляд на Церебро, произносит перед тем, как пропасть в розовом всполохе и едком запахе серы:
- Nein. Я думаю, она нужна вам обоим.
И исчезает.
Чарльз ловит своё отражение в полированной стали Церебро, и ему кажется, что он еще никогда не видел себя таким старым.
Эрик открывает ему дверь и, не говоря ни слова, отходит чуть в сторону, позволяя войти.
Не нужно объяснений, не нужно телепатии и попыток объясниться друг с другом. Вопреки ожиданиям, Чарльз чувствует необыкновенную легкость – будто ничего не изменилось с тех пор, как они делили одну на двоих комнату на Геноше, одну на двоих постель, одну на двоих жизнь.
Впервые за очень долгое время – не нужно ничего лишнего.
У Чарльза в руках – сложенная шахматная доска, и Эрик внимательно смотрит на нее, а затем кивает:
- На ужин есть паста. Голоден?
Он ничего больше не спрашивает и даже не кажется удивленным.
Чарльз перехватывает его запястье, легко сжимает в пальцах, улыбается, стараясь высказать этой улыбкой всё своё признание, сожаление, благодарность – всё сразу. И Эрик, кажется, понимает его. Чарльз готов поклясться, что видит на его лице тень ответной улыбки, когда перешагивает через порог.
Дверь за его спиной закрывается с негромким щелчком.
Эрик берет шахматы у него из рук.
ссылка обзорам
другое дело, что это драббл, так что большого смысла здесь искать не нужно.
по uncanny x-men, после дня М, когда Магнето потерял свои силы, а Чарльз хоть и был на ногах, но временно лишился телепатии, и вообще много чего лишился вследствие череды своих прошлых и нынешних ошибок.
без учета дальнейшей ветки с морлоками и последующим искусственным возвращением способностей Эрика.
хотя ладно, чуть-чуть мне всё-таки стыдно
по большей части, пожалуй, именно за нубство.драма, страдашки, ХЭ.
~1500 слов
Умирает капитан
И уходит в океан,
Оставляя за собой розовую нить.
Он раздавлен и распят,
А корабли в порту стоят.
И движения руки хватит, чтобы им поплыть.
И уходит в океан,
Оставляя за собой розовую нить.
Он раздавлен и распят,
А корабли в порту стоят.
И движения руки хватит, чтобы им поплыть.
***
Гамбит говорит, что видел человека, очень похожего на Магнето, сегодня в толпе. На нем был темный плащ и шляпа, голова опущена так, что лица почти не разглядеть, и он слишком быстро скрылся в людском потоке, но Реми почти уверен, что это был Эрик.
- Я знаю, - говорит Реми. – Мы думали, что он мертв, и у нас были на то причины. Но, Чарльз, мы же говорим о Магнето. От него и не такого можно ожидать. Только подумай, вдруг он был жив всё это время? Что, если…
Чарльз вежливо улыбается и кивает. Да, конечно, отвечает он, это мог быть Эрик. Леншерр такой же живучий, как и сам Чарльз, его так просто не уничтожить, но, Реми, друг мой, давай смотреть на вещи здраво?
- Я могу показать воспоминания Рейчел, - предлагает Гамбит. – Если Леншерр жив, то он, наверное, растерял все свои силы. Его будет нетрудно найти. Нетрудно задержать.
Никогда не теряй надежды – этому Чарльз всегда учил своих воспитанников. Вера в лучшее – неисчерпаемый источник силы. Основа основ. Единственное, на чем в последнее время держатся их хрупкие шансы на выживание.
Ему не нужно читать мысли Гамбита, чтобы знать, о чем тот думает. Он хочет, чтобы Магнето в самом деле был жив, но это не ради Эрика, не ради всеобщего блага, и не потому, что каждый из них в глубине души понимает, что там, на Геноше, Эрик не заслужил смерти.
Реми хочет надеяться ради Чарльза.
Нельзя недооценивать важность надежды.
Но Чарльз и сам не знает, на что ему хочется верить в первую очередь. Потеряв телепатию, он сам обрел возможность подняться из опостылевшей коляски, вернуть себе здоровые ноги. Неравноценный, несправедливый обмен, но это было лучше, чем ничего. Лишившись своих способностей, Эрик не получил бы ничего взамен. Эрик был бы совсем один. И пускай одиночество никогда его не тяготило, Чарльз знает, как это – оставаться наедине со своими демонами. Со всеми ошибками. С сожалениями.
Всё, что осталось бы Эрику – бессильно наблюдать, как мир, что он так долго пытался построить для их народа, обращается в прах.
Возможно, в их случае выживание – не выход.
Возможно, его другу в самом деле лучше было бы оставаться мертвым.
- Не беспокойся об этом, - просит Чарльз, и Гамбит, вглядевшись в его лицо, улыбается тонко и немного грустно. – Не будем ворошить прошлое, Реми, нам это ни к чему. Увы, Эрик давно уже мертв.
***
И остались в их мозгах
Только сила и тоска.
Непонятная свобода обручем сдавила грудь,
И неясно, что им делать:
Или плыть, или тонуть.
Только сила и тоска.
Непонятная свобода обручем сдавила грудь,
И неясно, что им делать:
Или плыть, или тонуть.
От Чарльза отвернулись те, кого он любил. Хавок не может долго смотреть ему в глаза, улыбка Хэнка кажется натужной, вымученной, и пускай за визорами не различить взгляд Скотта, но Чарльз чувствует, как Циклоп напрягается всякий раз, стоит ему оказаться поблизости. Чарльз не может обвинять в этом ни Скотта, ни остальных. Он знает, что виноват. Знает, что совершенные им ужасные поступки до последней минуты будут лежать на совести тяжким грузом. Чарльз знает, что такое нельзя простить – можно разве что принять его вину как данность, если в запасе у них окажется достаточно времени, - но всё равно не может перестать задаваться вопросом: а что сказал бы Эрик?
Понял бы он?
Простил бы?
Пытаясь исправить собственные ошибки на другом краю вселенной, ему, никогда не сомневавшемуся в собственных действиях, впервые страшно, что он мог допустить ошибку еще страшнее прежних.
Мысль об этом преследует его неотрывно. Когда Габриэль забрасывает его в кристалл, и ледяная бесконечность смыкает вокруг него объятия, Чарльз не может перестать думать: что сделал бы Эрик, будь он сейчас рядом?
Попытался бы спасти старого друга?
Позволил бы умереть заклятому врагу?
Посчитал бы это справедливым возмездием?
Он знает Эрика до мельчайшей детали, до последней мысли, едва ли не лучше себя самого, несмотря на шлем, что тот носил долгие годы, но ни один из вариантов не внушает Чарльзу полной уверенности.
Телепатия возвращается к нему, становясь сильнее с каждой секундой, и это похоже одновременно на смерть и на возрождение.
Нестерпимо болезненно.
Нестерпимо хорошо.
Чарльз не кричит, не раскрывая рта, и чувствует, как его телепатический крик отражается от тысяч хрустальных граней. Он продолжает кричать, пока боль в измученном теле не возвращается, а Дарвин не опускает руки ему на плечи. Сквозь мутную пелену он, кажется, слышит голос Лиландры, улавливает отголоски её сознания, но не может откликнуться, сколько ни пытается. Вскоре для него даже это теряет смысл. Образ женщины, которую он любил, сыпется осколками, острым крошевом, пылью. Её голос затихает, и Чарльз проваливается в уютную и мягкую темноту, и в голове бьется набатом, раз за разом, одно и то же.
То, что должно быть услышанным, но никогда таковым не будет.
Я не справился, Эрик.
Столько всего обещал, и столько всего испортил.
Чарльз не сломан, он готов продолжать бороться, но почему-то ему кажется, что бороться уже не с кем. Разве что с самим собой, а для себя он, как показывает практика, самый опасный и самый жестокий противник.
Он всегда был предвзят, когда речь шла о его идеалах.
И кто, Эрик, если не ты, знает, что иногда нужно делать ужасные вещи ради великих целей. Кто-то должен, и пускай уж лучше это будем мы, нежели те, кого мы любим.
У него всегда находились оправдания своим проступкам.
Ты сам научил меня этому.
Я останавливал тебя раз за разом, хотя сам продолжал стремиться к нашей мечте твоими же методами, но для моего лицемерия в те дни находилась сотня разных причин.
Теперь – здесь и сейчас, мои причины закончились. Но я знаю – ты бы всё понял.
Всегда понимал.
Чарльз открывает глаза и видит перед собой красную полосу визоров Скотта, желтизну взгляда Курта и умную, добрую морду Зверя. Вместе с сознанием возвращается и телепатия, и Чарльзу не хватает сил и концентрации, чтобы поставить на чужие мысли блок. Он вторгается в разум друзей бесцеремонно и напролом, считывает информацию с жадностью умирающего от жажды, добравшегося до неиссякаемого источника.
В их мыслях, конечно, нет ничего хорошего.
Хрупкие остатки их мира рушатся, точно карточный домик, под тяжестью новых и новых обвинений.
Кристофер мертв, и Скотт не может простить ему то, что Чарльз не защитил его отца, когда это было необходимо.
Их друзья остались там, в чужой империи. Их друзья готовы начать убивать, они хотят убить, и хотя никто, даже Эмма со своей потрясающей бесцеремонностью, не высказывается вслух - стоя у постели Чарльза, каждый думает, что это его вина.
Закрывая глаза, Чарльз еще долго не может уснуть. Думает, что ему, наверное, лучше было бы остаться тогда на Геноше вместе с Эриком. Не потому что жить тяжело и не потому, что больно, и даже не потому, что он стал куда слабее, чем прежде – просто потому, что он, кажется, исчерпал себя до остатка.
Настала новая эра, в которой ученики переросли учителя. Теперь ему лучше быть ведомым, а не ведущим, но смена ролей кажется чужеродной, неправильной, и Чарльзу остается лишь расплачиваться за свои ошибки.
- Магнето жив, - говорит Курт спустя несколько недель. Они стоят у Церебро, и бархатистый, глубокий голос Курта отдается от стен гулким эхом. – Я видел его. Я уверен. Мне удалось его догнать, но он не захотел со мной говорить.
В его мыслях Чарльз видит высокого мужчину с широким размахом плеч. На нем простые брюки и темно-красный пуловер, а седины в волосах с того времени, когда Чарльз в последний раз видел старого друга без шлема, сильно прибавилось. И всё равно – если бы не взгляд, отдающий сталью, холодный, было бы трудно не спутать Магнето с тем Эриком Леншерром, которого Чарльз знал много лет назад.
- Он живет всего в нескольких милях от школы. Видимо, специально перебрался, чтобы быть ближе к нам.
«Ближе к вам, mein freund», - думает Курт вдогонку, и Чарльз хмурится и опускает ладонь другу на плечо.
- Спасибо, - благодарит он, – Но могу я попросить тебя не говорить об этом со Скоттом? Ненадолго, само собой, - добавляет, заметив, как напрягается от этих слов Ночной Змей. – Мне нужно совсем немного времени.
Курт улыбается хищной, красивой улыбкой, такой странной для мутанта с одним из добрейших сердец, что Чарльзу приходилось знать, и отвечает:
- До завтрашнего утра, профессор. Я потому и пошел к вам первому, что ожидал чего-то подобного. Делайте, что пожелаете, еще сутки. Найдите его, поговорите с ним. Убедите его сбежать или сдаться властям, или присоединиться к нам. Я верю, что вы сами знаете, и знаете куда лучше Скотта, что и как следует сделать.
- Думаешь, ему сейчас нужна моя помощь? – спрашивает Чарльз, хотя, пожалуй, и сам не надеется услышать верный ответ. Но слышит его, и Курт отходит на шаг назад, и, переведя взгляд на Церебро, произносит перед тем, как пропасть в розовом всполохе и едком запахе серы:
- Nein. Я думаю, она нужна вам обоим.
И исчезает.
Чарльз ловит своё отражение в полированной стали Церебро, и ему кажется, что он еще никогда не видел себя таким старым.
***
Эрик открывает ему дверь и, не говоря ни слова, отходит чуть в сторону, позволяя войти.
Не нужно объяснений, не нужно телепатии и попыток объясниться друг с другом. Вопреки ожиданиям, Чарльз чувствует необыкновенную легкость – будто ничего не изменилось с тех пор, как они делили одну на двоих комнату на Геноше, одну на двоих постель, одну на двоих жизнь.
Впервые за очень долгое время – не нужно ничего лишнего.
У Чарльза в руках – сложенная шахматная доска, и Эрик внимательно смотрит на нее, а затем кивает:
- На ужин есть паста. Голоден?
Он ничего больше не спрашивает и даже не кажется удивленным.
Чарльз перехватывает его запястье, легко сжимает в пальцах, улыбается, стараясь высказать этой улыбкой всё своё признание, сожаление, благодарность – всё сразу. И Эрик, кажется, понимает его. Чарльз готов поклясться, что видит на его лице тень ответной улыбки, когда перешагивает через порог.
Дверь за его спиной закрывается с негромким щелчком.
Эрик берет шахматы у него из рук.
ссылка обзорам
@темы: тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, иногда мне кажется, что он выращивает дома коноплю, и та периодически горит (с)
-
-
06.05.2015 в 11:57-
-
06.05.2015 в 15:12над последней сценой вообще возрыдала
-
-
11.05.2015 в 20:50maybe_she, ох, спасибо. я ужасно рада, что понравилось
-
-
11.05.2015 в 20:59-
-
16.05.2015 в 00:31