пейринг: Виктор Зсасз/Освальд Кобблпот
размер: драббл (983 слова)

преслэш, бладплей, все дела.

читать

Когда это происходит впервые, Пингвин не требует — просит. Виктор согласно кивает, прячет ухмылку и думает, что он почти смешон, этот мальчишка с влажной поволокой во взгляде и полуприкрытым ртом.

Мальчишка неуклюж, он ходит отрывисто, припадает на здоровую ногу так, что приспешники Фальконе смеются у него за спиной и используют давно привязавшееся прозвище — Пингвин, — просто потому, что это кажется им до жути забавным.

Виктор помнит, что Пингвина зовут Освальдом, и что тот не терпит своей клички. Про себя он всё равно зовёт Кобблпота Пингвином и точно так же смеётся, глядя, как неловко мальчишка переваливается при ходьбе, как размахивает руками, как поддаётся эмоциям и, кажется, ни черта не умеет держать свои порывы в себе — у Пингвина блестят глаза, руки дрожат, тонкая линия рта нервно искривлена.

Разница в деталях: Виктор смеётся Кобблпоту в лицо и никогда — за спиной.

Больше всего его смешат не порывистость жестов и несуразность, но факт того, что все вокруг разглядывают одну только оболочку, а настоящего Пингвина за ней не видят в упор.

Нет, это в самом деле смешно до одури — на Пингвина смотрят вскользь, а сам Пингвин, кажется, смотреть поверхностно не умеет вовсе. Каждый брошенный украдкой взгляд становится чем-то открытым, личным до неловкости. Кобблпот смотрит — будто цепляется за человека когтями, пронизывает насквозь, вгрызается в мясо, кости, в самую суть.

Освальд пользуется показной слабостью и неуклюжестью, как щитом. Он — манипулятор, каждое его унижение — просчёт на сотню шагов вперёд. Он — ублюдок, подобных которому не сыскать даже в этом прогнившем городе, и когда его глаза при появлении Зсасза расширяются в ужасе, Виктор смеётся, потому что за паническим влажным страхом отчётливо видит жёсткую, насквозь промёрзшую сталь.

Виктор думает, что у мальчишки — не то чтобы Освальд был сильно младше него, — грандиозное будущее.

Если только в ближайшую пару недель он не получит приказ вышибить Кобблпоту мозги.

Приказа не поступает. Позже всё переворачивается с ног на голову, Готэм коронует Пингвина, и Виктор понимает, что в очередной раз оказался прав.

Он не знает, почему соглашается, когда Освальд впервые обращается к нему с подобной просьбой. Дело не в субординации, не в уважении и прочей чуши. Виктор думает, что это забавно, еще — что Кобблпот, возможно, единственный во всём Готэме, кто сможет увидеть причину, понять. Плевать он хотел на чьё-либо понимание, но сама идея разделить свой маленький ритуал с Пингвином его странным образом завораживает.

Видеть, как у Освальда Кобблпота сбивается дыхание и темнеют глаза, — сущее удовольствие.

Виктор снимает перчатки, вешает пиджак на спинку стула и закатывает рукава водолазки. Он подходит к импровизированному трону Пингвина отрывистым чеканным шагом, протягивает руку и с жадным любопытством смотрит, как Кобблпот вздрагивает, перестаёт дышать, порывисто подаётся вперёд.

По всей комнате расставлены свечи. Их неровное мерцание бросает косые блики на лицо Освальда, делает его скульптурно вылепленным из сплошных заострённых линий — острый подбородок, острый нос, острый разлёт бровей и гротескно острые скулы; кажется, тронь — порежешься, но Освальд берёт ладонь Виктора в свою, и его пальцы скользят вверх от внутренней стороны запястья до локтевого сгиба с удивительной мягкостью.

Как если бы Кобблпот держал в руках венец творения и свою наивысшую ценность.

Пингвин вскидывает на Виктора восхищённый взгляд. Его пальцы очерчивают каждую зарубку на светлой коже, Пингвин склоняется ниже; еще пара сантиметров — и коснётся уродливых багровых полос губами. Когда отстраняется, то улыбается так восторженно, что Зсасз не удерживается от ухмылки: подобное выражение лица подошло бы ребёнку, которого любящий папочка впервые отвёл в парк аттракционов, но никак не королю Готэма, не безжалостному убийце, пролившему реки крови, держащему сотни людей под своим началом, не чудовищу, предавшему всех и каждого, чтобы занять этот чёртов трон, но — удивительный парадокс, — эта улыбка идёт Освальду как никому другому.

Пингвин интересуется:
— Сколько?

Сто двадцать одна, отвечает Виктор, и после сегодняшней вылазки нужно добавить еще две; он не успел — новые зарубки ставятся на спине, и нужен хороший нож, и зеркало, и…

— Я счёл бы за честь помочь тебе с этим, — легко смеётся Пингвин. — Надеюсь, ты не против, друг мой.

Виктор, замерев, на секунду хмурится: это — уже не просьба.

Но так даже интереснее.

Виктор стягивает водолазку, вешает на стул рядом с пиджаком и расплавляет плечи. Пингвин смотрит на него так, словно в жизни не видел ничего изумительнее, и его возбуждённый взгляд, и то, как он цепляется пальцами за край стола, больше не кажутся Зсасзу чем-то смешным.

Зарубки на его коже — по одной на чью-то жизнь, — под шальным и болезненно-горячечным взглядом Кобблпота словно вспыхивают жидким огнём. Когда Освальд, неловко споткнувшись, подходит ближе и опускает руки ему на плечи, накрывает ледяными ладонями тёмные, налившиеся багрянцем рубцы, боль ненадолго уходит.

Проще почему-то не становится.

Пингвин коротким и удивительно ловким жестом извлекает из рукава короткое загнутое лезвие. Таким лучше всего выходит резать глотки, и Виктор улыбается, когда Кобблпот обходит его со спины и прижимает острый край лезвия к ряду еще свежих незаконченных зарубок. Над правой лопаткой у самого плеча, в паре сантиметров от выпирающих позвонков.

Пингвин вспарывает кожу глубоко и медленно. По спине течет горячая кровь, боль тягучей и почти приятной тяжестью отдаётся в висках, и когда за одной зарубкой появляется вторая, Виктор хищно и голодно скалится — потому что Пингвин бросает нож на стол и вдруг, не предупреждая, не спрашивая разрешения, прижимается губами к новым рубцам.

Перед тем, как отдать Зсасзу приказ убить, Пингвин улыбается тепло и ласково, с отеческой любовью гладит приговорённого по волосам, целует в покрытый испариной лоб.

Сейчас всё иначе.

Виктор чувствует тёплое дыхание на своей коже и заходится тихим смехом, когда Пингвин касается его кожи горячим ртом, ведёт длинную полосу вверх, собирает языком алую кровь и отчаянно цепляется пальцами за шлёвки его брюк, словно пытаясь удержать — словно Виктор может оттолкнуть его и уйти.

Всё заканчивается, и взгляд у Кобблпота тёмный, на грани безумия, рот перепачкан кровью, и Зсасз склоняется над своим королём, чтобы стереть с его щеки яркое алое пятно.

Кровь и улыбка Освальду Кобблпоту удивительно к лицу.

Виктор надевает водолазку и чёрный пиджак, одёргивает длинные рукава и спрашивает:
— Я могу идти, босс?

Пингвин смеётся красиво и мягко, снова ловит его ладонь в свою, оглаживает запястье подушечками пальцев и просит:
— Останься.

И это не тот вид просьбы, на который можно ответить отказом.

@темы: тварьчество

---

когда делаешь коуб и сама не можешь перестать его пересматривать, это считается онанизмом?
энивей, песни в гравити фолз слишком убийственные. а у нас слишком убийственный чарльз. так что вот.

x-обзорам

[L]Кас ебашит хардкор[/L] <a href="http://purplewood.diary.ru/p205993696.htm">делится</a> коубом с Чарльзом.

@темы: котики, тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, о добром, мудром и вечном, gravity falls

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

в принципе, мои ощущения на данный момент даже нельзя охарактеризовать словом "бесит".
чем плохи ожидания - они очень редко себя оправдывают. чаще оказывается так, что никакого чуда не происходит, но ты, уже накрутив себя, ждёшь чего-то хорошего и расстраиваешься в несколько раз сильнее, нежели оно того стоило. люди такие люди.

а не пошло бы всё к чёрту, ну.

@темы: грязными ботинками да по быту, Я надеюсь, ты проглотила енота, и он медленно, но верно прогрызает себе дорогу наружу.

---

*катаясь по полу, воет*
ДАЙТЕ БИЛЛУ МАРТИНИ СРОЧНО

тык!

@темы: Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом

---

и в продолжение темы эрик!билл и чарльз!диппер.

ни малейшего попадания в характер, но мы решили, что эрика не было десять лет, потому что он дожидался конца полового созревания у чарльза. возраста согласия хотя бы.
ну опоздал немного. с кем не бывает.

короче, повелитель фоторедакторов снова в треде. уже забыла, что сюда тоже можно что-то кидать, так что раз уж решила восстанавливать дневник, то почему бы и да.



нет, мне вообще ни капли не стыдно.

@темы: котики, тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом

---

сегодня, не удержавшись, установила в компьютере прекрасное: шимеджи с Биллом, с Мейбл и Диппером. вишенкой на торте стали новые указатели мыши в виде Сайфера - чувствую себя так, словно мне снова шестнадцать. тогда на мониторе у меня обитало целое стадо маленьких Кастиэлей, и мне это дьявольски нравилось.

но пренебречь, вальсируем.
компьютер теперь настолько фэбьюлос, что хоть волком вой.

опытным путем установлено, что особенно активно эти ебучие желтые треугольники начинают размножаться при наличии открытого в ворде текста с их участием и бладплеем, либо же при оставленных на экране соответствующих артах.

совпадение?
не думаю.

@темы: плохо, плохо быть задротом, Я надеюсь, ты проглотила енота, и он медленно, но верно прогрызает себе дорогу наружу.

---

и между прочим: кто до нас еще не дополз - доползайте непременно!

у нас целое море прекрасного - от додзинси и аватаров до фанмиксов,- и неимоверно залипательные игры с не менее залипательными гифками и артами. а еще у нас есть алкоигра, которую я не могла не упомянуть в отдельном порядке. эта игра - сосредоточие неадеквата, странного порно и еще более странного юмора. ну, вот как её не любить?

подытоживая: заглядывайте к нам на огонёк, будем счастливы. а если решите за нас голосовать - радости не будет предела.

всем добра!

@темы: котики, плохо, плохо быть задротом, о добром, мудром и вечном

---

капелька лытдыбра

дневник снова на долгое время пришел в запустение. писать было категорически нечего - потребность высказаться/проораться полностью удовлетворяется командным чатом и некоторыми прекрасными как миллион рассветов сокомандниками. вот и сидела - по большей части на фб, и последний месяц время от времени заглядывая в избранное.

однако я здесь и всё еще жива. про реал говорить не хочется. скажу только, что с мамой всё хорошо. когда она лежала в больнице и реабилитировалась дома, тут были замечательные люди, не скупящиеся на поддержку. спасибо вам: она почти полностью восстановилась после операции, устала сидеть дома, записалась на третью вышку, снова работает в привычном темпе, посещает привычные занятия в фитнесс-клубе и летом каждый раз приходилось с боем отбирать у неё каблуки. спина почти не болит - разве что после нагрузок, но, слава всем богам, всё потихоньку возвращается на круги своя.

но вот, собственно, причина, по которой я решилась снова начать сюда писать.

последние пару недель меня адски пидорасит по гравити фолз. на первом месте в списке фаворитов стоит, вне всяких сомнений, Мейбл, но когда в кадре появляется Сайфер/любое изображение Сайфера/любая запрятанная в глубине кадра пасхалка, моя голова превращается в один горящий шар, и я готова бездумно орать в окно. потому что этот злоебучий замечательный говорящий треугольник отвечает всем требованиям идеального злодея: могущественный инфернальный мудак с богическим сомнительным чувством юмора, цилиндром и тростью. а голос, голос какой!

тык!

а про сосновое деревце лучше вообще промолчим. такого простора для сладкого ангстового дарка у меня не было даже во времена Кастиэля!левиафана.

и всё бы хорошо, но пару дней назад меня накрыло окончательно. потому что приснилось страшное - Фассбендер в образе Билла Сайфера. ну, вы понимаете, насколько всё плохо, да?
какое-то время я мужественно сопротивлялась, но привет, фоторедакторы, привет, руки, растущие из ягодиц, привет, половина третьего ночи.
теперь у меня есть своя хэдканонная хуманизация Билла и чисто как бонус - подросший и сильно изменившийся за лето Диппер. сорри нот сорри, что я повторяю в последнее время непростительно часто.

под кат, чтобы не пугать ни в чём не повинных насилием над фоторедактором.

надо больше Фассбендера!

не смешно вообще. хотя ладно, смешно.

x-обзорам

[L]Кас ебашит хардкор[/L] <a href="http://purplewood.diary.ru/p205900052.htm">постит</a> фото-кроссоверы с Гравити Фолз.

@темы: тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, Я надеюсь, ты проглотила енота, и он медленно, но верно прогрызает себе дорогу наружу.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

все клепают такие картиночки, и я наклепала

+9 штук

ссылка обзорам

[L]Кастиэль ебашит хардкор[/L] <a href="http://www.diary.ru/~purplewood/p204132457.htm">делает</a> картинки с чериками и гугл-запросами.

@темы: котики, лолище, тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом

---

в ночи необъяснимым образом написалось еще одно исполнение на заявку вот из этого поста.

в основной пост уже не влезло, так что запилила отдельно. оно сумбурное, странное, с хаотичным сюжетом и в то же время - с отсутствием такового. а еще - неадекватно большое, а персонажи местами припризднутые страдающие OOC. таймлайн из серии "всёводнукучу", но в целом - пост DoFP.
много диалогов, Эрик внезапно комфортит Чарльза.

короче, я люблю сначала облить грязью собственные фики, а потом всё равно выложить. будем считать это честностью дурной привычкой.

а вот сюда тыкать не советую, НО

5. для  Файмор. Можно нимношко черика с херт-комфортом на тему того, что Эрик узнает, что у него есть дети, люто стремается, а Чарльз доблестно преодолевает собственнические порывы и наставляет его в обращении с детьми? И детей, детей сюда же! Маленького засранца Пьетро, который прямо весь как Эрик, пущенный в ускоренной перемотке, и милую скромняшу Ванду, которая с самым невинным лицом методично и невозмутимо переворачивает все имение вверх дном

~8000 слов

***

Магнето говорил очень спокойно.

Спокойствием в его голосе можно было отрезвлять самых зарвавшихся собеседников и замораживать океаны. Для всех, кто знал Эрика дольше пары часов, это ледяное безразличие являлось очевидным сигналом тревоги. Правила в таком случае были очень просты: видишь застывший взгляд и жесткую линию рта – беги очень быстро. Беги не оборачиваясь, и тогда, быть может, твоя жизнь не оборвется трагическим образом в самом расцвете лет.
Хотя шансов убежать от повелителя магнетизма у тебя, честно признаться, немного.

Разве что ты зовешь себя Ртутью и обладаешь сверхчеловеческой скоростью, сравнимой, пожалуй, лишь со скоростью звука.

Тогда – да. Тогда, может, и убежишь.

Пьетро был знаком с Эриком вот уже четыре месяца, один из которых знал его в качестве новоиспеченного отца и провел с ним под одной крышей, но атрофированный инстинкт самосохранения в очередной раз дал сбой. Не то чтобы ему действительно было чего опасаться – Пьетро давно уже понял, что в случае с Эриком Леншерром дело дальше испепеляющих взглядов и красноречивого молчания не заходит. Ну еще – разве что табуретки летают в приступах праведного родительского негодования, и стены крошатся.
Воспитательный процесс был трудоёмок и требовал серьезных эмоциональных затрат, а особых педагогических талантов за Магнето никогда не наблюдалось.

Но он старался. Они оба старались.

Сейчас это, правда, было не слишком-то заметно.

- Инфантильный, - процедил Эрик сквозь зубы. – Наглый, эгоистичный, беспардонный…
- Не принимай так близко к сердцу, - сказал Чарльз и успокаивающе коснулся руки Магнето. – Ничего ужасного не произошло. То есть... да, Пьетро устроил небольшой беспорядок, но это поправимо.

Магнето нехорошо прищурился. Теперь исходящую от него угрозу можно было почувствовать почти физически, но Пьетро всё равно смело уставился на отца немигающим взглядом. Первый всполох обиды, вызванной жесткими словами в свой адрес, прошел уже спустя долю секунды. Пьетро в принципе не зацикливался на одних эмоциях – в его хаотичном потоке мыслей они вспыхивали и гасли быстрее, чем Ртуть успевал как следует распробовать их на вкус. Так что на отца он не обиделся – но его ледяной взгляд всё равно резанул по живому.

В жизни Ртути вообще было не так много постоянных. Ну, сестра, мама. Скорость. Разные мелочи, по отдельности несущественные, но в совокупности делающие его тем самым единственным, ужасным и неповторимым. С недавних пор в список констант попал новоявленный отец, и Пьетро всё еще пытался приучить себя жить с осознанием этого факта.
Большую часть времени получалось неплохо. Но предохранители у них обоих иногда срывало подчистую.

Вот и сейчас.

По всему было видно, что Эрик едва сдерживается, чтобы не отвесить Пьетро, а заодно и защищающему его Ксавье пару хороших затрещин.

- Небольшой? – процедил Леншерр, – Чарльз, он разнес половину этажа! Проломил три стены и пол в двух местах, спалил мебель, разбил в общей сложности пятнадцать окон, восемь из которых были пуленепробиваемыми. Пуленепробиваемыми, Чарльз! Пускай это всё он сделал не сам, но как минимум спровоцировал других идио… - под строгим взглядом Чарльза Эрик осекся и с явным недовольством поправился: - Устроил массовую драку и спровоцировал других студентов присоединиться к погрому! Довел Хоулетта до нервного срыва!

- О, - оживился Росомаха, до этого момента плотно присосавшийся к бутылке и игнорирующий все посторонние шумы. – Вот уж не думал, что тебя беспокоит моё эмоциональное состояние.

Выглядел Логан из рук вон плохо. Три часа назад ему в одиночку пришлось противостоять толпе разбушевавшихся студентов, подравшихся прямо во время его урока. Начало драки Джеймс пропустил, не увидев ничего подозрительного в нескольких студентах, выбивающих друг из друга дерьмо во время занятий по боевым искусствам. А когда понял, что дело куда серьезнее учебной борьбы, было уже слишком поздно. В результате этого масштабного столкновения Логан лишился любимой майки, немалой части чувства собственного достоинства и густой поросли волос на груди, подчистую спаленной одним застенчивым подростком, имеющим обыкновение поджигать близлежащие объекты в моменты сильных эмоциональных переживаний. Волей случая близлежащим объектом на этот раз оказался именно Логан. Вынужденный регенерировать и лишенный части своего волосяного покрова, Росомаха в буквальном смысле озверел. Вследствие этого ряды студентов значительно поредели, а их золотой мальчик Джошуа провел следующие полтора часа за заживлением ушибов и сведением синяков, порезов и ссадин.

Как и следовало ожидать, логановская вспышка ярости не прошла бесследно. После стычки с раззадоренным мутантским молодняком Росомаху ожидали сразу две крупные взбучки. Первая – от Чарльза, взбешенного его совсем непедагогическими методами решения конфликтов. Вторая же – от узнавшего, что Хоулетт посмел махать когтями в непосредственной близости от его новообретенного чада, Эрика. И если воспитательные меры Ксавье давили в первую очередь психологически, то от порыва ярости Магнето до сих пор зверски ломило всё тело.

Оттаскивать мастера магнетизма, предусмотрительно надевшего шлем, от Логана пришлось вчетвером, и даже сейчас Джеймс на всякий случай старался оставаться в противоположном от Эрика конце комнаты.

- Твоё пошатнувшееся скудоумие беспокоит меня в последнюю очередь, - отрезал Магнето. – Речь не о том, что произошло с тобой, а о том, что сделал он. И о том, что он теперь самым наглым образом покрывает эту малолетнюю шпану, пользуясь, между прочим, твоей, Чарльз, мягкотелостью. Тебе же ничего не стоит заглянуть в его мысли. Ну, то есть да, я знаю, что это непросто, но ты можешь хотя бы попытаться. Давай, напрягись немного, и покончим с этим бессмысленным разговором.

Чарльз легко улыбнулся и смерил Пьетро изучающим взглядом:
- Это непедагогично. Будет правильнее, если ты сам признаешь за собой вину, Пьетро, или скажешь нам, кто всё это начал. Это ведь был не только ты, верно? Твоя мутация не предполагает психологического воздействия. Подростки вспыльчивы и легко внушаемы, а лидерские качества у тебя определенно… в крови, но драка таких масштабов… Подозреваю, что ты участник, но уж никак не зачинщик. Так в чем всё дело? Ты с кем-то повздорил? Кто-то тебя спровоцировал?
- Я всё сам, - безмятежно откликнулся Ртуть. – Учусь управлять толпами и разжигать конфликты. Иду по стопам отца, знаете ли.

Логан ухмыльнулся, а Эрик, даже не взглянув в его сторону, открыл было рот, чтобы как-то прокомментировать услышанное, но закрыл обратно почти сразу же. Теперь он впервые выглядел растерянным, и Ртуть, не выдержав, пожал плечами:
- Да что я такого натворил? Пап, можно подумать, ты сам никогда…
- Такого, - повысил голос Эрик. – Я в жизни не делал.
Логан фыркнул, не удержавшись:
- Надо полагать, массовые убийства и терроризм на фоне школьной драки просто меркнут.
- А с тобой мы еще обсудим произошедшее, - душевно пообещал Магнето. – Наедине.

Пьетро вздохнул. На самом деле за начало драки он вовсе не был ответственен. Ну, почти не был. Проблема заключалась в Квентине, посмевшего распустить руки с его сестрой. Вообще-то, у Ртути не было проблем с контролем эмоций, но при виде самодовольной ухмылки Квайра, опустившего ладонь на колено Ванды, перед глазами у Пьетро потемнело от злости. Еще раньше, чем взбешенная Ванда швырнула Квентина в стену алым всполохом, Пьетро уже заехал Омега-парню по носу и напоследок от души пнул под зад.

Ему следовало понимать, что Квайр был не из тех, кто легко прощает нападки в свой адрес. И что парень-телепат способен дать вполне неиллюзорный отпор. С другой стороны, и Квентину необходимо было помнить, что близнецы Максимофф слишком давно привыкли противостоять вдвоем целому миру. Опять же – наследственность. Для отпрысков грозного Магнето класс телепатически управляемых мутантов не был такой уж серьезной проблемой.

Ртуть встретился взглядом с Чарльзом и по выражению на его лице догадался, что профессор всё прекрасно понял. При том, что Ксавье казался Пьетро по-настоящему отличным парнем, одной из наиболее раздражающих его черт была возможность видеть своих студентов насквозь даже без применения телепатии. Впрочем, когда речь шла о конфликте в помещении, где находился Квайр, вопрос о личности зачинщика был исключительно символическим.

Так или иначе, стукачом Пьетро не был. Одно дело – разобраться с Квентином самостоятельно, что они с сестрой уже сделали, и совсем другое – вмешивать в это дело взрослых.

В особенности – отца.

Даже представить было боязно, как рассвирепел бы отец, если бы узнал, что проблема заключалась в Квентине Квайре. При виде грозного Магнето Омега-парень всякий раз приходил в бурный восторг, а вот Эрика подобное отношение категорически не устраивало. Сам Квайр его, не выносящего клоунаду, не устраивал еще больше. Пожалуй, единственной причиной, по которой Квентина всё еще не проткнули ближайшим металлическим предметом, были педагогические таланты Чарльза и его невероятная сила убеждения.
На этот раз прозорливость Чарльза сыграла Пьетро на руку. Сдавать Квайра профессор, судя по всему, не собирался, быстро поняв, какая реакция Эрика последует за этим откровением.

- Вы только не лезьте в мою голову, - на всякий случай предупредил Ртуть. О последствиях телепатических воздействий на его разум он имел отчетливое представление, и причинять профессору вред ему не хотелось. – Я и ускориться могу. Если не хотите до вечера слечь с мигренью, держитесь от моих мыслей подальше.

Чарльз не успел ничего ответить: его перебил Эрик, от негодования даже приподнявшийся с дивана.
Его разъяренный взгляд мог бы привести Пьетро в ужас, поверь он хоть на секунду, что отец способен поднять на него руку.
- Ты что, пытаешься угрожать своему…
Пожалуй, подумал Пьетро сочувственно, папа в последнее время слишком уж много нервничает.
- …своему профессору и твоему любовнику. Да-да, пап, нет нужды напоминать.

- И в кого он такой на голову пришибленный уродился? – фыркнул Логан из своего угла. – Ах да, постойте-ка…

Лучше бы он молчал. Магнето перевел на Росомаху тяжелый взгляд и оскалился улыбкой, от которой генетически усовершенствованная Хэнком герань на подоконнике тоскливо поникла увядшими лепестками.
- Хочешь небольшую демонстрацию на тему «сто один способ нестандартного применения адамантия в быту», а, Хоулетт?
Логан мечтательно улыбнулся. Средний коготь его правой руки с металлическим лязганьем выдвинулся наружу.
- Слушай, Леншерр, раз уж ты так зациклен на адамантии, то мне, быть может, стоит засунуть его тебе прямо в…
- Думаешь, раз я теперь в преподавательском коллективе, то и бить тебя не стану?
- Ты такой смешной, когда злишься, приятель. Что же такого я сказал? Насколько я могу судить, в последнее время ты как раз увлекаешься чем-то подобным. Ну, я про засовывание инородных предметов в свою… - Росомаха замолчал на середине собственной тирады, судорожно закашлялся и с округленными от удивления глазами вытащил изо рта невесть как оказавшийся там носовой платок. Во взгляде, которым Эрик смерил Ртуть, явственно прорезалась отеческая гордость.

Пьетро с преувеличенным интересом принялся изучать шнурки у себя на кедах.

- Так, - тяжело сказал Логан. – Сейчас я буду кое-кого убивать.
- Ты жуй свой платок, жуй, - безмятежно фыркнул Эрик. – И не пытайся прерывать пищеварительный процесс мыслительной деятельностью, тебе вредно.
- Уважаемые коллеги, - сказал заметно расстроенный Чарльз. – А давайте ненадолго прекратим нашу дружескую перепалку и вернемся к вопросам педагогики?

Его услышал, кажется, только Пьетро, уже уставший смотреть на собственные шнурки и теперь думающий, как бы поскорее свалить отсюда и снова надрать Квайру его нахальную задницу. Стол на ножках с металлической окантовкой угрожающе затрясся, а Эрик недобро улыбнулся и вскинул было руку в характерном жесте, за которым, как правило, следовала увлекательная игра «Хоулетт, зачем ты бьешь себя по лицу?». На этот раз никакой игры, правда, не последовало. В следующую секунду и он, и Джеймс вдруг застыли на месте. Как и были - в боевых стойках и со злым блеском в глазах.

- Как невежливо, джентльмены, - устало заметил Чарльз.

Он потер виски и огорченно нахмурился, глядя на замершего Эрика.

– Зачем же так… при ребенке? А ты можешь идти, Пьетро. Твоё наказание: три дня отработок. Начнешь сегодня с шести вечера. Будешь помогать своему отцу и Логану восстанавливать этаж от того бардака, что вы тут устроили.

Эрик с Логаном никак не отреагировали. Внешне, по крайней мере. Ни одна из замороженных телепатией мышц на их лицах не дрогнули, но по тому, как поморщился Чарльз, было ясно, что оба они яростно вознегодовали в ответ на его решение.

Пьетро от греха подальше выскользнул за дверь. Отец был временно обездвижен, да и в принципе – занят другими проблемами, и это давало Ртути отличную возможность сбежать от очередного приступа родительского гнева. К вечеру накал страстей должен был спасть, а вот сейчас попадаться под горячую руку не хотелось.

Тем более, что в данной ситуации влететь могло еще и от Росомахи.

- Это, - сказал Ксавье наставительно, когда дверь за Пьетро захлопнулась, – Не обсуждается. Тебе, Логан, будет полезно провести немного времени за созиданием, а не разрушением, и ты тогда ты, возможно, поймешь, почему при урегулировании конфликтов между студентами политика насилия является в высшей степени неприемлемой. Ну а ты, Эрик… проследишь за тем, чтобы эти двое не отлынивали от работы. И в процессе, надеюсь, уладишь свои разногласия с Джеймсом.

Логан мысленно взбрыкнул еще раз, после чего обреченно затих. А вот мысли Леншерра приобрели заметный умоляющий оттенок.

«Чарльз, даже не вздумай».
«Серьезно, Чарльз, только не с этими двумя».
«Ты вынуждаешь меня публично проигнорировать твои указания. Твой авторитет будет безнадежно подорван».
«Я отказываюсь принимать в этом участие».
Ксавье нахмурился. Стараясь удерживать на лице непроницаемое выражение, он подошел к одному из шкафчиков, достал оттуда бутылку коньяка и три стакана, по которым разлил душистый напиток. Поморщившись, опустошил один из стаканов и, подумав пару секунд, плеснул себе еще одну порцию.

Эрик, уже понявший, что отрицанием ничего не добиться, попробовал сменить тактику.
«Ладно, я согласен помочь, но исключительно в разные смены с этим чудовищем».
«И под чудовищем я, как ни странно, подразумеваю того, который без когтей».
Всё еще слишком опасно, подумал Чарльз. Отпустишь его – и разнесет в приступе негодования весь кабинет. Еще и Росомаху, глядишь, пришибет.
«Чарльз!».

- Логан, - мягко сказал Ксавье, протягивая ему стакан. – Надеюсь, мы друг друга поняли. Можешь идти, до шести вечера ты свободен.

Освобожденный Росомаха счастливо почесал подпаленные бакенбарды, выпил коньяка, смерил до сих пор замороженного Леншерра ехидным взглядом и поспешно скрылся за дверью. Пару секунд в коридоре гулким эхом еще раздавалось его глухое бурчание, а затем всё стихло.

Чарльз, виновато улыбнувшись, подошел к Эрику. Опустил ладонь на его щеку, губами легко коснулся лба.
- Извини за это, - произнес он негромко. – Мне пришлось. Ты же знаешь, я не выношу, когда вы с Логаном начинаете вести себя подобным образом. Тем более – при Пьетро. Не злишься?

О, Эрик злился. Даже очень. Тем не менее, когда Чарльз перестал удерживать его телепатией, Леншерр ничего не сказал, и, взяв у него из рук стакан, только растерянно посмотрел в сторону двери.

- Кажется, пришла пора официально признать, что я провалился, - сказал Эрик устало. – Отец из меня выходит просто никудышный. Пьетро – настоящая катастрофа, а к Ванде я и вовсе не знаю, с какой стороны подступиться. Она только смотрит на меня своими огромными глазищами, и я стою, как круглый идиот, и не знаю, что ей сказать. Одно время мне даже казалось, что мы нашли общий язык, но это всё равно не работает так, как мне бы хотелось. Это невозможно продолжать, Чарльз. Они меня возненавидят за то, что я делаю, понимаешь? Ни черта у меня не выходит.

- Ну, я бы с тобой не согласился. Мне кажется, вы делаете огромные успехи. Все вы, - улыбнувшись, Чарльз легко подтолкнул Эрика в сторону дивана. А сам, подойдя к письменному столу, открыл один из выдвижных ящиков. – Просто позволь показать тебе кое-что, ладно?

Порывшись в кипе бумаг, Ксавье извлек оттуда два листа с рисунками. Бережно разгладил их, а когда снова повернулся к Эрику, глаза у него сияли.

- Я хотел оставить их на какой-нибудь особенный случай, но… полагаю, тебе следует увидеть это прямо сейчас.

Он протянул листы Эрику. Тот разложил их на коленях, а когда понял, что изображено на этих рисунках, замер. На лбу у Магнето сами собой разгладилась морщинки, а взгляд вдруг стал растерянным и почему-то – очень мягким.

- Хэнк попросил студентов нарисовать самый счастливый день в их жизни, - тихо сказал Чарльз. – Не напрямую, конечно же, а на уровне ассоциаций. Что-то, что будет понятно только им. Но так уж получилось, что я, как лицо заинтересованное, без труда понял, что хотели сказать своими рисунками Ванда и Пьетро. И ты, думается мне, тоже всё поймешь.

На первом рисунке хаотичными, рваными линиями были изображены дом, двор и двое мужских силуэтов, державшихся за руки, на крыльце перед домом. Этот момент, как и весь тот день, Чарльз помнил прекрасно – потому как сам принимал в нем непосредственное участие.

...

- О, - сказала тогда женщина, просунув лицо в щель между косяком и едва приоткрытой дверью. – Доброе утро.
На пороге стояли они с Эриком. Каждого из них, чувствовал Чарльз, она узнала с первого взгляда и, скажем прямо, это зрелище не принадлежало к тем, что ей хотелось бы наблюдать каждый день.
С одной стороны – он сам. Сияющий лучезарной улыбкой. Когда он появился на её пороге в прошлый раз, Пьетро куда-то пропал и вернулся домой лишь на следующий день, сопроводив своё возвращение лаконичной просьбой: «Ма, если приедут из Пентагона – скажешь, что меня нет дома, ладненько?».
С другой стороны, рядом с Чарльзом стоял Эрик Леншерр, являющийся непосредственной причиной того, что в её доме шестнадцать лет назад завелось это маленькое сероволосое чудовище. Чудовище было, конечно, нежно любимым, но одним только фактом своего существования несло за собой непрекращающуюся череду разрушений, и за эти годы его дражайший отец явно задолжал ей целую гору потраченных нервов. Счета за страховку, опять же, были кошмарными. Не говоря уже о задержанных за все пятнадцать лет алиментах.
Короче говоря, даже тот факт, что этот человек являлся мутантом и общеизвестным государственным преступником, мерк на фоне остальных его прегрешений.

- Здравствуйте, Кэтрин, - тепло поприветствовал её тогда Чарльз– Не откажетесь впустить нас в дом? У нас к вам есть важный разговор, касающийся…
- Ну, нет, - выпалила она поспешно. – С ним я точно разговаривать не буду. Наговорились уже, хватит. До сих пор расхлебываю.

Цепочка с двери слетела сама собой, хотя никто из присутствующих и не думал к ней прикасаться. Дверь распахнулась. Магнето смерил хозяйку дома мрачным взглядом и кисло улыбнулся:
- Наговорились, вот уж точно. Хотя с твоей стороны после появления… скажем так, результатов нашей беседы было бы как минимум уместно позвонить мне и поговорить еще раз, на этот раз в буквальном смысле, если ты понимаешь, о чем я. Но я, пожалуй, способен понять причины твоего молчания.

Он перевел взгляд куда-то наверх, на второй этаж, и его лицо приобрело загнанное выражение человека, завидевшего вдалеке собственный эшафот.
- И если позволишь заметить: происходящее пугает меня в не меньшей степени, нежели…

Договорить он не успел. Серебристый всполох толкнул его от двери, так, что Эрик едва не полетел с крыльца, но в последний момент перед позорным соприкосновением с газоном чьи-то сильные руки поймали его за отвороты рубашки, поставили на ноги, похлопали по плечу и напоследок, кажется, даже стряхнули с одежды невидимые пылинки.

Всё это в общей сложности заняло не больше пары секунд.
Эрика замутило.

- Ух, парни, как круто, что вы приехали, - жизнерадостно выпалил всполох. Остановившись, он принял очертания широко улыбающегося подростка. От возбуждения Ртуть выплевывал слова так быстро, что те сливались в один поток, и было проблематично различить, где заканчивается одна фраза, и начинается другая. – Тут такая скука смертная, вы бы знали, хоть на стенку лезь. А вы что, теперь типа вместе? Ну, я бы изобразил, будто я удивлен, но давайте откровенно: это разве что слепой не заметил бы. Я Ванде так и сказал: у этих двоих точно что-то есть. Что-то... сложное. Прямо очень! Было, конечно, странно, когда он тебе врезал, но Ванда говорит, что такое случается, когда сильно кого-то любишь, а этот человек тебя ужасно разочаровывает. Я с ней, в принципе, согласен. Не то чтобы мы думали, что если злишься на кого-то, кого любишь, то его обязательно надо бить, но если смотреть правде в глаза: мужик, мы все видели, что ты натворил, и это был просто вынос мозга. То есть, я хочу сказать…

- Не прекратишь мельтешить, - очень тихо и отчетливо перебил его Эрик. – И вынос мозга я устрою уже тебе. В буквальном смысле.

Ртуть его если и услышал, то виду не подал.

- Так какие у нас планы на выходные? Грабанем банк? Совершим государственный переворот? Снова пойдем доставать кого-нибудь из тюрьмы? О, может, того здоровяка с когтями? Точняк, наверняка дело в нём! А его за что посадили? Стащил чего, или, может, кого-то прирезал?
- С Логаном всё в порядке, - поспешил заверить его Чарльз. – Даже очень. Ведет мирную жизнь и преподаёт в нашей школе. Частной школе для детей… непохожих на остальных. Таких, как ты. Собственно, об этом мы и хотели с тобой поговорить, Пьетро.
- Чарльз, - перебил его разом погрустневший Эрик. – Я передумал. Поехали домой.
- А ты чего такой смурной? – удивился Пьетро, который от неожиданности даже прервал увлекательный процесс осмотра содержимого его карманов. – Не рад меня видеть, что ли?
- О, я просто умираю от счастья. Только привык держать радость в себе, знаешь ли, - ядовито отозвался Эрик. И не успел Ртуть поникнуть духом, как Чарльз весело отозвался:
- Он в самом деле рад, Пьетро. Просто у него до сих пор небольшие проблемы с выражением эмоций, так что ему иногда проще изображать из себя полного засранца, нежели честно признаться, что он по тебе соскучился. Не обращай на него внимания.
- Да ну? – недоверчиво протянул Ртуть. Он смерил хмурого и насупившегося Эрика внимательным взглядом, и увиденное, судя по всему, нисколько его не воодушевило. – Прямо-таки соскучился?
- Скажем так: с момента нашей последней встречи многое изменилось. Например, я вернул себе свои способности. И можешь мне поверить: когда дело касается эмоций, телепата не обмануть. Чтобы тебе было проще понять, Пьетро, - интонации Чарльза неожиданно посерьезнели. – Позволь объяснить: мы пришли, чтобы забрать тебя в нашу школу, но я изначально был не большим сторонником этой идеи. Скажу даже больше: учитывая твой… непростой характер и некоторые другие факторы, я не был уверен, что ты приживешься в Уэстчестере. Но именно Эрик… мистер Леншерр настоял, чтобы мы пригласили тебя присоединиться к другим студентам. И, поверь, он был очень, очень убедителен. Стоял на своём, пока я не сдался. Если кто и желал увидеть тебя в наших рядах, то это он. Так что да, можешь мне поверить: мистер Леншерр в самом деле рад тебя видеть, хоть и не собирается этого демонстрировать.

Его слова достигли нужного эффекта даже быстрее, чем он мог ожидать. Чарльз еще не успел закончить мысль, а глаза Пьетро уже зажглись огоньком нездорового энтузиазма.
- Значит, ты хотел забрать меня в свою школу? – спросил он у Эрика с неподдельным благоговением. - Правда? А она небось супер-крутая и безумно секретная? Типа как школа ниндзя, да?
- Ну вот, - отозвался Эрик очень мрачным голосом. – А я говорил, что так всё и будет. Обязательно было обо всём ему рассказывать, Чарльз? Я ведь предлагал: мешок на голову, поленом по голове, и в багажник до самой школы, а потом…
Чарльз перебил его, широко улыбнувшись:
- Если скажу, что занятия, посвященные боевым навыкам ниндзя, у нас тоже проводятся, согласишься поехать?
- Да хоть сейчас! Вы только подождите секундочку, я предупрежу Ванду, - Пьетро радостно фыркнул, - Она уже месяц как из своей частной школы вернулась, успела обратно все вещи разложить, так что ей всё заново собирать придется. А у неё вещей – аж три чемодана!
- Постой, - оборвал его Эрик. – А кто такая Ванда?..

...

Второй рисунок был нарисован одним-единственным красным карандашом. На нем не было ничего, кроме шахматной доски с аккуратно прорисованными фигурами. Каждая фигура на этом рисунке находилась на продуманном месте. Теми, что Ванда тщательно закрасила алым, незаштрихованным фигурам был поставлен мат.
Чарльз не присутствовал на предшествующих этой картине событиях лично, но Эрик был достаточно открыт с ним, чтобы показать всё до мельчайшей детали.

...

- Половина второго ночи, - строго сказал Эрик, заглянув в приоткрытую дверь спальни, в которой всё еще горел свет. – Отбой был объявлен два с половиной часа назад.

В этой школе все, конечно, плевать хотели на расписание. Но это не означало, что Магнето собирался спускать подобную вольность с рук собственным детям.

Ванда растерянно взглянула на отца темными глазами. На её кровати Эрик успел заметить разложенную шахматную доску и какую-то книгу, но девушка быстро взмахнула рукой, и вещи исчезли с кровати в алом всполохе.
Обычно взгляд дочери, пронзительный и умный, с пляшущими за напускной кротостью чертенятами, вводил Эрика в состояние замешательства, но на этот раз даже он почуял неладное.

И потому, собравшись с духом, Магнето зашел в комнату и аккуратно закрыл за собой дверь.

- Ладно, - сказал он. – В чем дело?

Пару секунд Ванда еще колебалась. В отличие от брата, она не так охотно шла с новоявленным отцом на контакт и предпочитала держаться несколько в стороне. В этом они с Эриком были похожи – разве что Леншерр по отношению к детям испытывал сложную смесь чувств, среди которых лейтмотивом выделялся несвойственный ему, всегда уверенному в себе, страх всё испортить, тогда как Ванде попросту не хотелось открываться человеку, в чьем отношении к ним с братом она не была уверена до конца.

Сейчас дело было кое в чем очень личном и очень важном для неё, пятнадцатилетней девочки. Девочки, впервые столкнувшейся с миром, в котором её признали своей. То, что любому другому показалось бы пустяком, для неё было куда важнее. Адаптация в этом новом мире проходила тяжело и долго, но Ванда, честное слово, очень старалась справиться. Сама она не решилась бы подойти к Эрику первой, тем более что её вопрос казался пустячным. Ванда не была наивной и прекрасно понимала, что обращаться к взрослым с такой ерундой для неё, привыкшей справляться со всеми проблемами самостоятельно, было попросту глупо, а выглядеть глупой она не любила больше всего на свете.

Но сейчас была ночь, она устала, была встревожена и понятия не имела, кого попросить о помощи, а на самом краю её постели сидел человек, зовущий себя её отцом, и в его взгляде она впервые увидела то загнанное и усталое выражение, что ей каждый день приходилось наблюдать в зеркале.
В приглушенном свете ночника Эрик Леншерр вдруг показался ей неожиданно человечным и очень, очень похожим на неё саму. Только тогда, впервые взглянув на отца без привычной предвзятости, она поняла: Эрик тоже был растерян и тоже понятия не имел, что делать с её проблемами.

Магнето, привыкший сражаться с толпами, с армиями, с нерушимыми строками законов сталью и кровью, был бессилен перед огорченной пятнадцатилетней девочкой, смотрящей на мир его собственным взглядом.
Её отец искренне хотел ей помочь.

В конечном итоге это, пожалуй, было единственным, что в самом деле имело значение.

- Всё дело в Вижне, - негромко сказала Ванда. – Ты его знаешь, он из команды Мстителей. Мы с ним разговариваем иногда по телефону. Вот уже второй месяц. И сегодня вечером тоже…

Эрик слушал очень внимательно, и Ванда смущенно ему улыбнулась:
- Вижн признался, что ему нравится играть в шахматы. И я вспомнила про вас с Ча… с профессором Ксавье. Ну, вы же нравитесь друг другу, и постоянно играете. Это очень здорово выглядит со стороны. Очень… красиво. И я зачем-то ответила, что тоже шахматы люблю, так что он предложил поиграть завтра, - её щеки слегка зарделись, - Вдвоём. Сказал, что прилетит в школу после обеда, когда у нас уроки закончатся. Только я в шахматы ни разу в жизни не играла. Даже фигуры с первого раза не смогла узнать. Я нашла в библиотеке пару самоучителей и попросила у профессора Ксавье доску. Выучила все правила, но не уверена, что могу разобраться с этой игрой самостоятельно. Мне не хватает практики. Одно дело – вызубрить правила, и совсем другое – играть с кем-то еще. Я боюсь не справиться. Боюсь, что буду выглядеть глупо, когда он придет, и тогда…
- Он тебе нравится, да? – спросил Эрик. – Этот Вижн?
Ванда кивнула:
- Нравится. Очень.
- Понятно. Просто он… я хочу сказать, он ведь даже не человек, верно?
- Ну, тебе ли не знать, - весомо сказала Ванда. – Что нет ничего плохого в том, чтобы не быть человеком.

Эрику понадобилось не больше пары секунд, чтобы взвесить всё и принять решение. Он наклонился, чтобы расшнуровать свои высокие ботинки, оставил их на полу и под изумленным взглядом дочери залез на её кровать прямо с ногами.

- Доставай доску, - приказал он твердо. – И даже не вздумай продолжать беспокоиться из-за такой ерунды. Мы с тобой сейчас спокойно со всем разберемся, поняла?

...

И спустя полчаса Эрик, опустив взгляд на доску, где ему был поставлен блестящий мат, одобрительно кивнул:
- Знаешь, у этого Вижна нет ни малейших шансов. У тебя всё отлично получается.
- Ну да, - смешливо фыркнула девушка, даже не пытаясь убрать из голоса самодовольные нотки. – Еще бы у меня не получилось, когда ты так безбожно поддавался.
- Леншерры не поддаются, Ванда. Это совсем не в нашем стиле.
- Ну, ты же поддался.
- В качестве исключения. Совсем чуть-чуть и только потому, что ты тоже Леншерр. Твоя победа была заслуженной почти на сто процентов, можешь не сомневаться.
- В таком случае, - улыбнулась Ванда. – Как насчет еще одной партии? На этот раз так, чтобы всё по-честному?
- Да, - согласился Эрик почти серьезным тоном. – Мне срочно необходим реванш.

Он повел рукой над разыгранной партией, и под его ладонью фигуры сами вернулись на исходные позиции.

В этот вечер он впервые заметил, что у его дочери была самая красивая улыбка на свете.
А еще - глаза Ванды невероятно походили на его собственные.

Он был удивлен, что не замечал этого раньше.

...

- Черт, - сказал Эрик глухо. – Я… не знал.
Чарльз улыбнулся:
- Вот видишь, - ответил он. - А ты говоришь - всё плохо. Прости, но в таком вопросе я в большей степени склонен доверять этим детям, нежели тебе, если учесть твою склонность к самобичеванию во всем, что не касается прав мутантов, и уверенность, будто бы отец из тебя никудышный.
- Чарльз.
- Всё хорошо, понимаешь? У вас всё хорошо, - Чарльз сел на диван рядом с Эриком и попытался убрать из голоса горькие нотки. – Поговори сегодня с сыном. Нормально поговори, а не как обычно. Вам обоим это нужно, ты ведь понимаешь.
- Это выглядит так, как будто они… как будто они ко мне искренне привязаны. Это глупо, Чарльз. Они меня совсем не знают, а то, что им обо мне известно, будем откровенны, к большой любви не располагает.
- Любят не за что-то, Эрик. Не за набор определенных качеств, иначе это и не любовь вовсе.
- Любить вопреки тоже не слишком-то умно.
- Прости, но ты же не собираешься сочетать в одном предложении понятия любви и рационального мышления? - Чарльз невесело улыбнулся. - Ты их отец, Эрик. И, поверь, ты далеко не худший вариант из всех возможных, а они гораздо смышленее, чем ты думаешь. Они понимают, что ты стараешься стать для них лучше. Они знают это, друг мой.
- А вот я ни черта не уверен, что знаю, как к этому относиться, - взгляд у Эрика снова стал застывшим и колючим. Чарльз мягко коснулся его руки, и Леншерр, кажется, даже не заметил этого прикосновения.
- Тебя удивляет, что твои дети смогли тебя полюбить? Господи, Эрик, ты просто неисправим. Ты ведь и сам от них без ума. Можно подумать, я этого не вижу. И потому у меня уже сил нет смотреть, как ты избегаешь контакта с собственной семьей, и боишься непонятно чего, тогда как…
- Может, прежде чем читать мне нотации, для начала расскажешь, что с тобой происходит, а, Чарльз?
- Со мной, - усмехнулся Ксавье, – Всё отлично. Просто я смертельно устал от того, что мне раз за разом почти насильно приходится заставлять тебя быть счастливым. Складывается впечатление, что когда твоя склонность к разрушению лишается возможности выхода наружу, ты сам начинаешь направлять её вовнутрь. Как иначе объяснить тот факт, что ты сегодня впервые за всю неделю поговорил с сыном, я не знаю. И как, главное, поговорил – чуть голос не сорвал криком. То есть да, это, конечно, несомненный прогресс, и я рад, что мои усилия в последнее время не пропадают совсем впустую, но, Эрик. В самом-то деле. Немного помощи с твоей стороны мне бы не помешало.
- Дело не в этом.
- Нет, именно в этом. Послушай меня. Я пытаюсь, понятно? Очень пытаюсь улучшить ситуацию, но ты не хуже меня знаешь, что я могу стать для них очередным учителем и наставником, человеком в директорском кабинете, человеком в спальне их отца, могу стать товарищем, могу стать другом, но они твои дети, Эрик, - голос Чарльза сбился, и он посмотрел на Леншерра неожиданно потяжелевшим взглядом. – Я никогда не смогу заменить им отца. Я никогда не смогу стать частью вашей семьи. Это твоя ответственность, Эрик. Исключительно и бесповоротно. И меня ужасно бесит тот факт, что мне каждый раз приходится заставлять тебя делать то, что нужно тебе и что рано или поздно заберет тебя из моей жизни. Эти дети… они твои дети в куда большей степени, нежели ты думаешь. И им под силу дать тебе всё, в чем ты нуждаешься. Сделать тебя счастливым. Я серьезно, ты просто посмотри на них.
- Чарльз, ты же не...
- И я не говорю, что это плохо. Это правильно. Но было бы здорово, если бы ты, наконец, смирился со своей ответственностью и взял себя в руки.

Повисла пауза. Чарльз, выдохнув, отвел взгляд в сторону. Эрик поймал его подбородок и, нахмурившись, заставил снова посмотреть себе в глаза.

- У нас с тобой с самого начала так сложилось, - усмехнулся он, - Что даже несмотря на разницу во взглядах, я привык думать о тебе, как об умнейшем человеке из всех, кого я знаю. Мы с тобой редко сходились во мнениях в принципиально важных вопросах, но даже это не имело значения. Все твои сторонники выглядели в моих глазах наивными идиотами, и только ты, Чарльз, выделялся на их фоне. Только твоё мнение я всегда уважал. С твоей точкой зрения всегда считался.
- Потрясающая тирада, - согласился Чарльз. – Я польщен и счастлив. Только при чем здесь…
- При том, Чарли, что прямо здесь и сейчас ты несешь такую непроходимую чушь, что я начинаю серьезно задумываться, что пора бы пересмотреть своё мнение относительно твоих умственных способностей, - Эрик переместил ладонь Чарльзу на щеку, свободную руку опустив ему на плечо, и с силой притянул ближе. – То, что ты сказал по поводу семьи… полная ересь. Глупейшая вещь, которую мне когда-либо приходилось слышать, а ведь я, заметь, почти каждый день вынужден общаться с Росомахой. С Росомахой, ты понимаешь? Да что там Хоулетт… мне приходится говорить со студентами. Я четыре раза в неделю встречаюсь с Квентином Квайром, и даже его разжижающие мозг монологи не могут сравниться с твоими умозаключениями в степени идиотизма.

Чарльз попытался стряхнуть с себя руки Эрика, но тот лишь отрицательно покачал головой. Через пару секунд бесплодных попыток вырваться Чарльз и вовсе оказался вжат в мягкую обивку дивана, а Эрик навис над ним всем телом, не оставляя возможностей для маневра. Разозленный, Чарльз потянулся было к разуму Леншерра, но наткнулся лишь на глухую стену. С момента появления в школе сразу нескольких телепатов Чарльз сам обучал Магнето ставить на мысли телепатический блок без помощи шлема, и теперь его благие намерения обернулись против него самого. Надавив, он бы, конечно, прорвался, вот только серьезно давить на Эрика ему хотелось меньше всего.

С другой стороны, следовало признать, что и сам Эрик вел себя не слишком-то красиво, хоть Чарльз и находил его напористость весьма и весьма… привлекательной.
Это отвлекало.
Разговору, как-никак, предполагалось быть максимально серьезным.

- Я не пытался выставить себя мучеником и добиться твоей жалости, или оправданий, или отрицания, или что ты там уже успел себе надумать, - сказал Чарльз, пытаясь заставить голос звучать как можно суше. – Я ни на что не жалуюсь. У меня всё в порядке, Эрик. Мы ведь всё еще вместе? Значит, не нужно продолжать распинаться, а достаточно просто выслушать и сделать для себя определенные выводы.
- Я и сделал, - пожал плечами Эрик. В его позе этот жест вышел довольно неловким. – Выводы. Вполне конкретные. Хотя вряд ли это можно назвать настоящим умозаключением, учитывая, что ты сказал обо всём прямым текстом, но я не собираюсь вырывать твои слова из контекста и пытаться отыскать в них двойное дно. Проблема в том, что ты по какой-то необъяснимой причине убежден, будто ты не являешься частью моей семьи. Нашей семьи. Молчи, Чарли. Ты высказался, а теперь дай и мне возможность объясниться. Видишь ли… с родственными отношениями у меня всегда были некоторые проблемы. Я в курсе, как в теории работает нормальный институт семьи, но давай смотреть на вещи здраво - навряд ли у меня когда-либо получится воплотить его на практике. Я не тот человек с не той историей, да и мы все, говоря откровенно, не совсем те. Но что я знаю точно: мы с тобой связаны слишком крепко, чтобы надеяться, что однажды этот узел удастся распутать. Ты принадлежишь мне, и я, как бы паршиво это не звучало, неотъемлемая часть твоей жизни. И меня всё устраивает. Более чем. Я собираюсь и дальше поддерживать эту схему в рабочем состоянии, потому что знаю, что ты нуждаешься во мне не меньше, чем я испытываю потребность в твоем присутствии рядом. И с появлением детей… хотел бы я сказать, что ничего не изменилось, вот только…
- Вот только изменилось слишком многое.
- Верно. И ты, судя по всему, убежден, что свой лимит положительных эмоций я теперь просто обязан перенести на новообретенных отпрысков. И делать это я буду, само собой, в ущерб нашим с тобой отношениям, потому как налаживание контакта с детьми – моя святая обязанность, как отца, мутанта, хорошего человека и настоящего патриота.
- Послушай, я не…
- Вот что я тебе скажу, Чарли, - перебил его Эрик тихо и зло. – Это работает совсем не так. Я тебе не коробка с вещами, которые нужно перекладывать из одного места в другое, когда в моей жизни появляются новые составляющие. Ты сам дал мне рисунок Пьетро. На нем изображены мы двое. Мы двое, и на этом рисунке я, черт бы тебя побрал, держу тебя за руку. Для тебя это достаточно по-семейному? Нет? Ванда в одном предложении способна раз десять употребить твоё имя. Она независима, она не привыкла доверять кому-либо, кроме Пьетро и себя самой, но твои слова для неё – аргументы во всех спорах, неоспоримая истина, авторитетное мнение. Слышал хоть раз, как она разговаривает с этим своим андроидом? С Вижном? С кем угодно еще? «А вот Чарльз сказал», «А профессор Ксавье говорит», «А один хороший папин друг утверждает». Подслушай как-нибудь, что происходит на моих занятиях. При любой попытке задать классу развернутую тему для обсуждения у неё всегда находится собственное мнение, но основывается оно всякий раз на твоих, Чарльз, цитатах.

Чарльз закрыл глаза. Взгляд Эрика был сейчас слишком острым, слишком холодным. Чарльзу не нравилось, когда Эрик становился таким, но сейчас он, пожалуй, был способен понять причину его эмоционального напряжения.
На месте Эрика он бы тоже отреагировал не лучшим образом.
Другое дело, что Леншерр понял его слова несколько превратно.

- Боже, Эрик, - Чарльз протянул руку, чтобы зарыться пальцами в волосах у Магнето на затылке. - Ты действительно думаешь, что я ревную тебя к твоим собственным детям?
- Не ревнуешь. Но определенно считаешь, что я должен выбирать между вами, как будто для нас нет никакой возможности быть вместе. Чарльз, - Эрик нахмурился. – Поверить не могу, что мне опять приходится говорить это, но я вернулся, чтобы быть с тобой. Отказался от дела всей своей жизни ради тебя. Ты считаешь, что это не делает нас семьей? Я знаю, что ты привязан к Пьетро и Ванде в равной степени, а они, в свою очередь, души в тебе не чают.
- Я знаю это, друг мой.
- И этого всё еще недостаточно? Так что мне сделать, чтобы ты понял, что мы уже семья, Чарльз? Может, не совсем обычная, но при наших… обстоятельствах это, пожалуй, уже неплохо. И да, у меня не получается быть хорошим отцом, но я пытаюсь. И мне зачастую кажется, что у тебя выходит гораздо лучше, но мы все пытаемся соответствовать, понимаешь?
- Какой кошмар, - вздохнул Чарльз. – Значит, вот так я выгляжу со стороны, когда закатываю тебе душещипательные лекции?

Пару секунд Эрик еще смотрел на него с прежней сухостью. Потом, правда, его взгляд всё же смягчился, и Леншерр заметно расслабился.

- А что, - хмыкнул он. – Очень глупо выходит?
- Скорее очень уж… раздражающе. Прицепиться к одной фразе и разразиться гневными нравоучениями на следующие полчаса – это, знаешь, больше в моём стиле.
- А вот тут не могу не согласиться.
- Эрик!
- Вот только не нужно мне тут «эрикать», ладно? Ты сам-то себя со стороны слышал? «Я никогда не смогу заменить им отца», «не смогу стать частью этой семьи»… Чарльз, это звучало глупо даже для тебя. Особенно для тебя.
- Ну, теперь можешь считать, что я тебя понял. Ты был очень… очень убедителен, друг мой. И тем не менее, пока ты меня не перебил, я всего лишь пытался сказать, что тебе следует больше времени проводить со своими детьми. Я же знаю, что тебе хочется. И знаю, что ты к ним очень привязан, и потому только сильнее боишься всё испортить. Но дело в том, что… они похожи на тебя куда сильнее, чем ты можешь надеяться, а это значит, что даже своим тяжелым характером ты ничего не испортишь, Эрик. А вот бездействием, - подытожил Чарльз. - Запросто.
- Эту часть я уяснил еще в самом начале нашего разговора, спасибо.
- Тогда, может, наконец слезешь с меня?

Эрик широко, хищно и немного лениво улыбнулся ему в ответ.
- Нет, - сказал он, наклонившись ниже. – Не слезу. Не сейчас, по крайней мере.

От старомодной чернильницы со стола Чарльза отделился небольшой металлический шарик. Подплыв по воздуху к Эрику, шарик успел принять форму кольца и опустился Магнето на ладонь.

- Чарльз Ксавье, - с напускной торжественностью провозгласил Эрик, устраиваясь поудобнее на его бедрах, – Прости, но после всего, что я сделал ради нашего воссоединения в стенах этой школы, я не могу придумать другого способа наглядно доказать тебе серьезность моих намерений. Ты, возможно, представлял себе это несколько иначе… ну, знаешь, шампанское, белые голуби, мисс Грей, мисс Прайд и мисс Монро в очаровательных платьях, Ночной Змей распоряжается церемонией, а Росомаха в смокинге ведет тебя к алтарю, но… оставим это на потом, ладно?

Чарльз глубоко вздохнул и, насколько позволяла неудобная поза на диване, покачал головой:
- Эрик Леншерр, - отозвался он с не меньшей серьезностью в голосе, - Ты – просто редкостный идиот.
- Что, Чарли, не хочешь связать себя узами брака?
- Прекрати паясничать, пожалуйста.
- Паясничать? Даже не собирался.
- Да, я заметил.
- В любом случае - боюсь, что я понятия не имею, как следует произносить свадебные клятвы. Но ведь ты и так знаешь, что я о тебе думаю, верно? Поэтому сделаем всё немного проще. Чарли, - Эрик протянул кольцо на раскрытой ладони. - Ты выйдешь за меня?
Чарльз закатил глаза.
- Господи, ты же это несерьезно?
- Ну, ты не сказал «нет». Я буду считать это хорошим знаком.
- Эрик, даже если хоть на секунду представить, что ты не шутишь, и у тебя просто временное помутнение рассудка... у тебя даже документов нет. И однополые браки у нас, кстати, запрещены. И вообще: где, в таком случае, твоё кольцо?
- Подожду официальной церемонии, если ты не против. Документы - чистая формальность, а законы всегда можно переписать, - Эрик сдержанно улыбнулся. - Мне, знаешь ли, не впервой. Пара-другая нападений на правительственные здания, десяток заложников, и уже через месяц...
- Так ты всё еще пытаешься шутить? Господи, Эрик, забудь всё, что я тебе сегодня наговорил. Общение с сыном определенно не идет тебе на пользу.
- Не уходи от темы, будь так добр.
- А если я скажу «да», ты с меня слезешь?
- Обязательно, - пообещал Эрик. – Хотя и не сразу.
- И ты поговоришь с Пьетро о ваших отношениях?
- Да, Чарльз.
- И с Вандой?
- С ними обоими. Прямо сегодня. Если хочешь, можешь даже присутствовать. На правах, - глаза Эрика, остававшегося внешне серьезным, весело сверкнули, - официального члена семьи Леншерров.
- А почему бы тебе не взять мою фамилию? «Школа имени Чарльза Леншерра» – звучит как-то нелепо.
- И стать Эриком Ксавье? Ты серьезно?
- Ладно, - выдохнул Чарльз и притянул Эрика ближе за отвороты рубашки. – Считай, что ты меня успокоил. А обсудить вопрос с фамилиями мы еще успеем.

Кольцо село как безымянный палец как влитое.
Щелкнув замком, дверь заперла директорский кабинет изнутри.

***

- Спортзал расчищен, - бодро отрапортовал Ртуть. – И все кабинеты. Остались только часть лестницы и коридор. Ты иди, пап, отдохни. Мы тут мигом справимся.

- Серьезно? – Эрик растерянно огляделся по сторонам. Этаж, конечно, до сих пор выглядел весьма печально, но проломленные стены были чудесным образом восстановлены, мусор расчищен, и даже починенная мебель уже стояла на своих местах. Прошла всего пара часов, и даже учитывая сверхскорость Ртути и способности Ванды, это было как минимум впечатляюще. – Я… должен сказать, что я удивлен.

Он вытянул руку в сторону лестницы, и искореженные перила с неприятным, скрежещущим звуком начали восстанавливать первоначальную форму.

- Ванда, - обратился Эрик к дочери, когда убедился, что перила приобрели хотя бы отчасти божеский вид. – Тебя тут вообще быть не должно. Ты ведь не участвовала в драке, верно?
Девушка скромно улыбнулась.
- Ну, вообще-то…
- Она тут просто так, - поспешно выпалил Ртуть. - Решила помочь. Росомаха, конечно, классный, но от него на уборке не было бы никакой пользы, так что мы ему сказали, чтобы он не приходил. Ванда мне гораздо больше помогает.

Близнецы стояли в пыльном коридоре, приветливо улыбаясь отцу. Даже Ванда, обычно предпочитавшая держать дистанцию, сейчас так и светилась непонятным удовлетворением.

Родительский инстинкт в Эрике так и кричал о том, что эти двое наверняка опять натворили что-то крупномасштабное, и требовал разобраться в ситуации. С другой стороны, при виде таких вот Ванды и Пьетро стальной Эрик всякий раз плавился во что-то мягкое, податливое и абсолютно беспомощное.
Хорошо, что Росомаха сюда так и не пришел.
Давать при нем слабину Эрику категорически не хотелось.

- То, что профессор Хоулетт в быту абсолютно бесполезен, я и без вас знаю. И то, что вы во всём другу друга поддерживаете, мне тоже известно. И эта ваша привычка мне очень нравится, если уж говорить прямо. Но ведь ты здесь не поэтому, Ванда, не так ли? Давайте честно, – Эрик, усмехнувшись, уселся на ближайший подоконник, предварительно смахнув с него осыпавшуюся штукатурку. – Сделаем так: вы мне всё расскажете, а я пообещаю, что не буду ругаться.
- Честно не будешь?
- Да, - Магнето улыбнулся против собственной воли. – Честно.
- А если мы расскажем, из-за кого всё началось, ты с ним ничего не сделаешь?
- А не должен?
- Нет, - твердо сказала Ванда. – Это наше дело, и мы с ним уже сами разобрались.

Ну, не нужно было быть гением, чтобы понять, что к чему.

- Полагаю, это напрямую связано с тем, что в общей гостиной сейчас стоит Квентин Квайр, одетый в костюм горничной, и раздает студентам прохладительные напитки? – уточнил Эрик. Просто на всякий случай. – В таком случае: снимаю шляпу. Отлично сработано, особенно если учесть уровень его телепатических способностей.
- Ты не злишься?
- О, уверяю тебя, Квайр в черно-белом платье – одно из лучших зрелищ, что мне приходилось наблюдать за всю свою жизнь. И я не злюсь, я… горжусь вами, - эти слова дались Эрику не так просто, но, честное слово, довольная улыбка на лице Пьетро и блеск темных глаз Ванды стоили этой секундной неловкости. - В этом смысле вы сработали куда лучше меня. Даже в лучшие свои годы я бы его, признаться честно, попросту отлупил.
- Мы и хотели, - радостно заявил Ртуть. – Ну, отлупить его после уроков. Но Ванда сказала, что профессор Ксавье так не поступил бы, и мы придумали другой способ. А что, ты даже не хочешь узнать, в чем было дело?
- Ванда всё правильно сказала. И нет, мне достаточно знать, что вы сами со всем разобрались. Считайте, что я вам доверяю, - сказал Эрик твердо. И, подумав, добавил: - Я ведь могу рассчитывать на то, что вы придете ко мне за помощью, если она вам действительно понадобится?
- Можешь, - согласилась Ванда очень серьезно. – Мы придем. Обещаем.

Кивнув, Эрик замолк. В целом, это была всего лишь третья его попытка поговорить со своими детьми с глазу на глаз, и даже несмотря на искреннюю убежденность Чарльза, что его принимают и что к нему, как ни удивительно, успели даже привязаться, он не был уверен, что делает всё правильно.

Возможно, Чарльз был прав. Возможно, следовало просто поступить так, как ему действительно хотелось, и не волноваться о том, что со стороны это будет выглядеть глупо.

Близнецы внимательно изучали его, замершего на месте, и когда Эрик заговорил снова, собственный голос показался ему севшим и каким-то совсем чужим:
- Я тут подумал, - неуверенно начал он. – Если у вас нет каких-то особенных планов на выходные, мы могли бы… ну, знаете, устроить что-то вроде пикника. Возьмем машину, одолжим у Хоулетта нужные вещи. Поедем куда-нибудь на озеро. Мне приходилось жить в палатках, и это, скажем прямо, был не особо приятный опыт, но говорят, что семейный отдых на природе вроде как не самое плохое времяпрепровождение, так что…

Лицо Ванды озарилось красивой, светлой улыбкой, а Пьетро от предвкушения даже подпрыгнул на месте.

- Офигенски! – воскликнул он и, рванувшись вперед, молниеносно обнял отца за плечи. – Отличная идея, па!
- Мы как раз пытались придумать, чем таким отвлечь вас с профессором Ксавье, - с неожиданной прямотой призналась Ванда. – Пьетро говорит, профессор сегодня был очень расстроенным, и ты тоже был не в духе. Мы подумали, что это из-за нашего поведения.
- Вы здесь не при чем, - Эрик нахмурился, представив, что могли выдумать дети, уверенные, что его холодность – это их вина. – Просто я… как сказал Чарльз, у меня трудности с выражением… эмоций, скажем так. И у нас с ним произошло по этому поводу некоторое недопонимание, но мы уже со всем разобрались. Не беспокойтесь по этому поводу.
- Мы здесь очень даже при чем, - рассудительно возразила Ванда. – Ты переживаешь, это же понятно. Мы знаем, что ты много раз по вечерам подходил к нашим комнатам, но так и не заходил внутрь. Что хотел с нами поговорить, но не знал, как. Это нормально, разве нет? Тебе нужно было время. Мы ведь тоже… не сразу привыкли. Мы знаем, что тебе тяжело, но ты… пап, ты не злись, ладно? Мы сегодня хотели как-нибудь извиниться, только не знали, что можно сделать. Нам жаль, что мы вас огорчили, правда. Мы не хотели. Я даже когда подожгла сегодня во время драки кабинет биологии, то быстро его потушила. Там сейчас даже гарью почти не пахнет, честное слово.

Эрик ненавидел чувствовать себя таким – беспомощным, плохо представляющим, как следует отреагировать и что было бы правильнее сказать. Магнето не считал себя социально неадаптированным, и, несмотря на искалеченное детство, отлично умел приспосабливаться и был способен выжить в абсолютно любых условиях и в абсолютно любом окружении.

Но здесь и сейчас он по-прежнему был растерян, но по необъяснимой причине впервые в жизни это не вызывало у него ни малейшего беспокойства.

- Значит, вы не против провести со мной выходные? И будет нормально, если профессор Ксавье поедет с нами? – Эрик, честное слово, старался, чтобы этот вопрос не прозвучал излишне напряженно, но голос всё равно дрогнул на середине фразы.

Впрочем, как выяснилось – без особой на то причины.

- С профессором? Шутишь? – восторженно поинтересовался Ртуть. – Да это же будет просто замечательно! Получится настоящая семейная вылазка! А ты правда сможешь его уговорить? Если надо, я могу пообещать, что буду вести себя максимально прилично. Если он не согласится, мы даже сами его попросить можем, правда, Ванда?

Не особо понимая, что и зачем он делает, Эрик протянул руку и потрепал Пьетро по отросшим серебряным волосам. Тот довольно зажмурился, и Магнето, тепло улыбнувшись Ванде, с удивлением заметил, что на этот раз это нехитрое проявление эмоций далось ему без малейших усилий.

Возможно, дело было в том, что сейчас никто не требовал от него какой-то особенной реакции, а он сам не чувствовал себя обязанным её проявить.

Он сделал это исключительно потому, что ему самому захотелось так поступить.

В этом, наверное, и заключался основной принцип честного и открытого общения.
В любом случае, ему еще многому следовало научиться.

Эрик всегда любил выходить победителем из их многочисленных споров с Чарльзом. Но сейчас, глядя, как Ванда встает на цыпочки, чтобы легко поцеловать его в щеку, он понял, как бесконечно рад, что на этот раз правы оказались они оба.

ссылка обзорам

[L]Кастиэль ебашит хардкор[/L] <a href="http://www.diary.ru/~purplewood/p204116525.htm">пишет</a> фик по заявке [L]Файмор[/L] о взаимоотношениях Магнето с детьми.

@темы: котики, тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, Я надеюсь, ты проглотила енота, и он медленно, но верно прогрызает себе дорогу наружу.

---

кто страдает над пафосными драбблами, тот я.

Эрик/Чарльз, грустьпечаль, пост-DoFP. Peter Gabriel - My Body is a Cage.

~1000 слов

My body is a cage that keeps me
From dancing with the one I love.
But my mind holds the key

***

- Мне это не нравится.

- Знаю.

- Я просто не думаю, что тебе стоит…

- Эрик, - говорит Чарльз тихо и твёрдо. – Прости, но меня не интересует, что ты об этом думаешь.

Магнето кивает. Нехотя, через силу, но хотя бы не спорит – уже неплохо. Смотрит пристально, чуть хмурит брови. Света в комнате нет, только уличный фонарь льется в окно бледной патокой, жидким серебром заливает кровать. Эрик посреди смятых простыней, света, полупрозрачного, замерший неподвижно, кажется чем-то чужеродным, искусственным. В то же время, он должен быть именно здесь и сейчас. Даже не ради себя, но ради Чарльза, по меньшей мере. Потому что тот знает: место Эрика – здесь, с ним рядом.

Всегда так было. И будет всегда.

Хотелось бы, чтобы было.

Некоторым вещам просто несвойственно меняться. Они как константа в их хрупком и нестабильном мирке, сотканном взглядами, невысказанными словами в сухом пергаменте одной на двоих спальни.

Что у них, по сути, осталось?

Воспоминания о прошлых размолвках.

Понимание, что обид, неразделенных идеалов, споров, глухой и иссушенной злости на чаше весов всегда будет больше, чем вещей, ради которых стоит остаться.
Чувство вины.
Предательство.
Сожаление.
Ненормальная, больная преданность и неспособность, как оказалось со временем, навсегда повернуться друг к другу спиной.

Какая нелепость: уйти нельзя, и нельзя остаться.

Чарльз смотрит на старого друга, не в силах отвести взгляда.

Серо-голубая радужка в этом свете кажется совсем льдистой, морщинки в уголках глаз, углубившиеся, вдавлены в кожу тонким тиснением. Здесь и сейчас, когда смотрит на него, шипящего от боли, Эрик выглядит куда старше своих лет. Словно время, отсроченное десятью годами в белых стенах, наваливаются на него горькой тяжестью, стоит только Магнето снять с плеч забрызганный кровью плащ и оставить в запертом ящике шлем.

Чарльз стискивает зубы, пальцами впивается в металлический поручень коляски, вскидывает подбородок.

Эрик – застывший силуэт. Ни движения, ни слова, ни выдоха. В прошлый раз пытался дотронуться, обхватить за плечи, притянуть ближе, и сделал всё только хуже.
Когда так – Чарльза лучше не трогать.

Сыворотка льется по кровеносной системе, горячая, отдается в ногах тугой пульсацией. Дыхание сбивается, потому что больно, каждый раз – больно, но результат стоит каждой мучительной секунды этого ожидания.

Еще пара минут. Пара минут, и боль отступит.

Чарльз кусает губы и давится металлическим привкусом на языке. Голова кружится, волнами накатывает тошнота, но он знает - осталось совсем немного, и сыворотка подействует, и на несколько часов он обретет долгожданный покой.

- Поговори, - просит он и не узнает собственного голоса. – Поговори со мной, Эрик.

Он закрывает глаза, и ему кажется, что глубокий, бархатистыми нотками цепляющий слух голос Магнето доносится сразу со всех сторон. Обволакивает. Спасает от огненных вспышек в мозгу, от боли, от вкуса и запаха крови, из-за которого горячо и тошно.

Эрик рассказывает о Рейвен. О том, как та пришла к нему за помощью. Ей нужны были поддельные документы и немного денег, чтобы начать новую жизнь с чистого листа. Новый дом, работа, может быть, даже колледж в следующем году. Она могла достать желаемое сама почти без усилий, поступившись совестью, но ей было важно сделать всё правильно после всей той череды их общих ошибок, что погребла их под собой на последние десять лет.
Ей важно было поступить так ради Чарльза. Ради их будущего.

- Она не вернется, - говорит Эрик тихо. Залитый платиновыми огнями, сделанный из металла, сейчас, только в эту минуту, в короткий миг слабости, он кажется невероятно усталым. – Но с ней всё будет хорошо.

My body is a cage. We take what we're given.
Just because you've forgotten
That don't mean you're forgiven.

Боль отступает короткими толчками. Когда Чарльз принимал сыворотку регулярно, организм адоптировался к ее воздействию. Важно было принимать новую дозу прежде, чем в крови снизится концентрация предыдущей. Теперь же, когда он достает сыворотку не чаще пары раз в месяц, от боли, ломающей тело, впору взвыть.
Но всё уже позади. В запасе около семи часов, если он рассчитал дозировку правильно.

Чарльз дышит тяжело и сорвано. К ногам постепенно возвращается чувствительность, и он пристально смотрит на Эрика, замершего на его кровати.

- А с нами, - спрашивает он и сам не знает, какой ответ хочет услышать. – Что будет с нами?

Они смотрят друг на друга. Эрик кажется холодным, безжизненным, но Чарльзу не нужна телепатия, чтобы знать, как гулко и горячо бьется сердце, которое легко услышать, если положить ладонь ему на грудь, если попытаться к нему прислушаться.
Чарльз знает, каким бывает Эрик Леншерр, если дать ему волю. Как темнеет взгляд, если мазнуть губами по открытой шее, провести ладонями по плоскому животу, коснуться языком языка, прошептать его имя неразборчиво, когда мир раскалывается и крошится под пальцами.

- С нами всё будет хорошо, - говорит Эрик. – Будет. Обещаю, Чарльз.

Усмешка в уголках его рта горькая и сухая. Хочется сцеловать её, спрятать в ладонях. Много чего хочется.
Слишком много чего нельзя.

Колени дрожат, когда Чарльз поднимается с коляски. Он успевает шагнуть к Эрику, и ноги подкашиваются, и Эрик обхватывает его за плечи сильными руками, не позволяя упасть на пол. Тянет к себе на постель; его лицо так близко, что тонкую сеть морщинок, паутину, почти невидимую днем, Чарльз может различить до тончайшей линии на бледном лице. Эрик не целует его в губы. Он помогает Чарльзу избавиться от рубашки, жмется сухим и горячим ртом к худому плечу и скользит выше, зубами легко прихватывает мочку уха, пальцы прячет в спутанных волосах. Чарльз закрывает глаза, потому что мир плавится, собирается в один тугой и горячий ком, заполняет его кровеносную систему, и сердце, замешкавшись, пропускает удар.

Он знает: противоположности не притягиваются.

Чарльз, не глядя, обхватывает лицо Эрика ладонями и тянет к себе. Губами ловит его губы, целует коротко, быстро, точно боясь чего-то да не успеть.

Всё будет хорошо.

I'm living in an age that screams my name at night,
But when I get to the doorway
There's no one in sight.

Он знает, что Эрик соврал. Знает, что Эрик искренне убежден, что сказал ему правду, и знает, что больше всего на свете хочет ему поверить.

Знает, что в глубине души, несмотря ни на что, всё-таки верит. Ему простительно – Чарльз всегда был идеалистом, верящим в лучшее, но такая нелепая наивность от Эрика показалась бы ему почти смешной, если бы не эта глухая, больная, давящая тоска в каждой невеселой его улыбке.

Окно распахнуто, и с улицы вместе с душным июльским сумраком доносятся приглушенные обрывки слов, детский смех, отголоски чьего-то плача. Кто-то смотрит телевизор в гостиной, кто-то говорит на кухне по телефону, в чьей-то комнате девчачьи голоса нескладно тянут популярную нынче песню, а в спальне двумя этажами ниже то и дело мерцают пурпурные всполохи.

Там, снаружи, жизнь продолжает своё течение.

Эрик не смотрит Чарльзу в глаза, и их время, поделенное на двоих, замирает отрезком нескольких часов на целую бесконечность до следующего утра.

You're standing next to me.
My mind holds the key.

ссылка обзорам

[L]Кастиэль ебашит хардкор[/L] <a href="http://www.diary.ru/~purplewood/p204034493.htm">выкладывает</a> сонгфик.

@темы: тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, крошится воздух под потолком

---

так как я тот еще нуб в комиксах, то безбожно переврала большую часть сюжета, и мне за это практически не стыдно.
другое дело, что это драббл, так что большого смысла здесь искать не нужно.

по uncanny x-men, после дня М, когда Магнето потерял свои силы, а Чарльз хоть и был на ногах, но временно лишился телепатии, и вообще много чего лишился вследствие череды своих прошлых и нынешних ошибок.
без учета дальнейшей ветки с морлоками и последующим искусственным возвращением способностей Эрика.
хотя ладно, чуть-чуть мне всё-таки стыдно по большей части, пожалуй, именно за нубство.

драма, страдашки, ХЭ.

~1500 слов

Умирает капитан
И уходит в океан,
Оставляя за собой розовую нить.
Он раздавлен и распят,
А корабли в порту стоят.
И движения руки хватит, чтобы им поплыть.

***

Гамбит говорит, что видел человека, очень похожего на Магнето, сегодня в толпе. На нем был темный плащ и шляпа, голова опущена так, что лица почти не разглядеть, и он слишком быстро скрылся в людском потоке, но Реми почти уверен, что это был Эрик.

- Я знаю, - говорит Реми. – Мы думали, что он мертв, и у нас были на то причины. Но, Чарльз, мы же говорим о Магнето. От него и не такого можно ожидать. Только подумай, вдруг он был жив всё это время? Что, если…
Чарльз вежливо улыбается и кивает. Да, конечно, отвечает он, это мог быть Эрик. Леншерр такой же живучий, как и сам Чарльз, его так просто не уничтожить, но, Реми, друг мой, давай смотреть на вещи здраво?

- Я могу показать воспоминания Рейчел, - предлагает Гамбит. – Если Леншерр жив, то он, наверное, растерял все свои силы. Его будет нетрудно найти. Нетрудно задержать.

Никогда не теряй надежды – этому Чарльз всегда учил своих воспитанников. Вера в лучшее – неисчерпаемый источник силы. Основа основ. Единственное, на чем в последнее время держатся их хрупкие шансы на выживание.

Ему не нужно читать мысли Гамбита, чтобы знать, о чем тот думает. Он хочет, чтобы Магнето в самом деле был жив, но это не ради Эрика, не ради всеобщего блага, и не потому, что каждый из них в глубине души понимает, что там, на Геноше, Эрик не заслужил смерти.
Реми хочет надеяться ради Чарльза.

Нельзя недооценивать важность надежды.

Но Чарльз и сам не знает, на что ему хочется верить в первую очередь. Потеряв телепатию, он сам обрел возможность подняться из опостылевшей коляски, вернуть себе здоровые ноги. Неравноценный, несправедливый обмен, но это было лучше, чем ничего. Лишившись своих способностей, Эрик не получил бы ничего взамен. Эрик был бы совсем один. И пускай одиночество никогда его не тяготило, Чарльз знает, как это – оставаться наедине со своими демонами. Со всеми ошибками. С сожалениями.

Всё, что осталось бы Эрику – бессильно наблюдать, как мир, что он так долго пытался построить для их народа, обращается в прах.

Возможно, в их случае выживание – не выход.
Возможно, его другу в самом деле лучше было бы оставаться мертвым.

- Не беспокойся об этом, - просит Чарльз, и Гамбит, вглядевшись в его лицо, улыбается тонко и немного грустно. – Не будем ворошить прошлое, Реми, нам это ни к чему. Увы, Эрик давно уже мертв.

***

И остались в их мозгах
Только сила и тоска.
Непонятная свобода обручем сдавила грудь,
И неясно, что им делать:
Или плыть, или тонуть.

От Чарльза отвернулись те, кого он любил. Хавок не может долго смотреть ему в глаза, улыбка Хэнка кажется натужной, вымученной, и пускай за визорами не различить взгляд Скотта, но Чарльз чувствует, как Циклоп напрягается всякий раз, стоит ему оказаться поблизости. Чарльз не может обвинять в этом ни Скотта, ни остальных. Он знает, что виноват. Знает, что совершенные им ужасные поступки до последней минуты будут лежать на совести тяжким грузом. Чарльз знает, что такое нельзя простить – можно разве что принять его вину как данность, если в запасе у них окажется достаточно времени, - но всё равно не может перестать задаваться вопросом: а что сказал бы Эрик?

Понял бы он?
Простил бы?

Пытаясь исправить собственные ошибки на другом краю вселенной, ему, никогда не сомневавшемуся в собственных действиях, впервые страшно, что он мог допустить ошибку еще страшнее прежних.

Мысль об этом преследует его неотрывно. Когда Габриэль забрасывает его в кристалл, и ледяная бесконечность смыкает вокруг него объятия, Чарльз не может перестать думать: что сделал бы Эрик, будь он сейчас рядом?
Попытался бы спасти старого друга?
Позволил бы умереть заклятому врагу?
Посчитал бы это справедливым возмездием?

Он знает Эрика до мельчайшей детали, до последней мысли, едва ли не лучше себя самого, несмотря на шлем, что тот носил долгие годы, но ни один из вариантов не внушает Чарльзу полной уверенности.

Телепатия возвращается к нему, становясь сильнее с каждой секундой, и это похоже одновременно на смерть и на возрождение.
Нестерпимо болезненно.
Нестерпимо хорошо.

Чарльз не кричит, не раскрывая рта, и чувствует, как его телепатический крик отражается от тысяч хрустальных граней. Он продолжает кричать, пока боль в измученном теле не возвращается, а Дарвин не опускает руки ему на плечи. Сквозь мутную пелену он, кажется, слышит голос Лиландры, улавливает отголоски её сознания, но не может откликнуться, сколько ни пытается. Вскоре для него даже это теряет смысл. Образ женщины, которую он любил, сыпется осколками, острым крошевом, пылью. Её голос затихает, и Чарльз проваливается в уютную и мягкую темноту, и в голове бьется набатом, раз за разом, одно и то же.

То, что должно быть услышанным, но никогда таковым не будет.
Я не справился, Эрик.
Столько всего обещал, и столько всего испортил.

Чарльз не сломан, он готов продолжать бороться, но почему-то ему кажется, что бороться уже не с кем. Разве что с самим собой, а для себя он, как показывает практика, самый опасный и самый жестокий противник.

Он всегда был предвзят, когда речь шла о его идеалах.

И кто, Эрик, если не ты, знает, что иногда нужно делать ужасные вещи ради великих целей. Кто-то должен, и пускай уж лучше это будем мы, нежели те, кого мы любим.

У него всегда находились оправдания своим проступкам.

Ты сам научил меня этому.
Я останавливал тебя раз за разом, хотя сам продолжал стремиться к нашей мечте твоими же методами, но для моего лицемерия в те дни находилась сотня разных причин.
Теперь – здесь и сейчас, мои причины закончились. Но я знаю – ты бы всё понял.

Всегда понимал.

Чарльз открывает глаза и видит перед собой красную полосу визоров Скотта, желтизну взгляда Курта и умную, добрую морду Зверя. Вместе с сознанием возвращается и телепатия, и Чарльзу не хватает сил и концентрации, чтобы поставить на чужие мысли блок. Он вторгается в разум друзей бесцеремонно и напролом, считывает информацию с жадностью умирающего от жажды, добравшегося до неиссякаемого источника.
В их мыслях, конечно, нет ничего хорошего.

Хрупкие остатки их мира рушатся, точно карточный домик, под тяжестью новых и новых обвинений.

Кристофер мертв, и Скотт не может простить ему то, что Чарльз не защитил его отца, когда это было необходимо.
Их друзья остались там, в чужой империи. Их друзья готовы начать убивать, они хотят убить, и хотя никто, даже Эмма со своей потрясающей бесцеремонностью, не высказывается вслух - стоя у постели Чарльза, каждый думает, что это его вина.

Закрывая глаза, Чарльз еще долго не может уснуть. Думает, что ему, наверное, лучше было бы остаться тогда на Геноше вместе с Эриком. Не потому что жить тяжело и не потому, что больно, и даже не потому, что он стал куда слабее, чем прежде – просто потому, что он, кажется, исчерпал себя до остатка.
Настала новая эра, в которой ученики переросли учителя. Теперь ему лучше быть ведомым, а не ведущим, но смена ролей кажется чужеродной, неправильной, и Чарльзу остается лишь расплачиваться за свои ошибки.

- Магнето жив, - говорит Курт спустя несколько недель. Они стоят у Церебро, и бархатистый, глубокий голос Курта отдается от стен гулким эхом. – Я видел его. Я уверен. Мне удалось его догнать, но он не захотел со мной говорить.

В его мыслях Чарльз видит высокого мужчину с широким размахом плеч. На нем простые брюки и темно-красный пуловер, а седины в волосах с того времени, когда Чарльз в последний раз видел старого друга без шлема, сильно прибавилось. И всё равно – если бы не взгляд, отдающий сталью, холодный, было бы трудно не спутать Магнето с тем Эриком Леншерром, которого Чарльз знал много лет назад.

- Он живет всего в нескольких милях от школы. Видимо, специально перебрался, чтобы быть ближе к нам.
«Ближе к вам, mein freund», - думает Курт вдогонку, и Чарльз хмурится и опускает ладонь другу на плечо.
- Спасибо, - благодарит он, – Но могу я попросить тебя не говорить об этом со Скоттом? Ненадолго, само собой, - добавляет, заметив, как напрягается от этих слов Ночной Змей. – Мне нужно совсем немного времени.

Курт улыбается хищной, красивой улыбкой, такой странной для мутанта с одним из добрейших сердец, что Чарльзу приходилось знать, и отвечает:
- До завтрашнего утра, профессор. Я потому и пошел к вам первому, что ожидал чего-то подобного. Делайте, что пожелаете, еще сутки. Найдите его, поговорите с ним. Убедите его сбежать или сдаться властям, или присоединиться к нам. Я верю, что вы сами знаете, и знаете куда лучше Скотта, что и как следует сделать.

- Думаешь, ему сейчас нужна моя помощь? – спрашивает Чарльз, хотя, пожалуй, и сам не надеется услышать верный ответ. Но слышит его, и Курт отходит на шаг назад, и, переведя взгляд на Церебро, произносит перед тем, как пропасть в розовом всполохе и едком запахе серы:
- Nein. Я думаю, она нужна вам обоим.
И исчезает.

Чарльз ловит своё отражение в полированной стали Церебро, и ему кажется, что он еще никогда не видел себя таким старым.

***

Эрик открывает ему дверь и, не говоря ни слова, отходит чуть в сторону, позволяя войти.

Не нужно объяснений, не нужно телепатии и попыток объясниться друг с другом. Вопреки ожиданиям, Чарльз чувствует необыкновенную легкость – будто ничего не изменилось с тех пор, как они делили одну на двоих комнату на Геноше, одну на двоих постель, одну на двоих жизнь.

Впервые за очень долгое время – не нужно ничего лишнего.

У Чарльза в руках – сложенная шахматная доска, и Эрик внимательно смотрит на нее, а затем кивает:
- На ужин есть паста. Голоден?

Он ничего больше не спрашивает и даже не кажется удивленным.

Чарльз перехватывает его запястье, легко сжимает в пальцах, улыбается, стараясь высказать этой улыбкой всё своё признание, сожаление, благодарность – всё сразу. И Эрик, кажется, понимает его. Чарльз готов поклясться, что видит на его лице тень ответной улыбки, когда перешагивает через порог.

Дверь за его спиной закрывается с негромким щелчком.
Эрик берет шахматы у него из рук.

ссылка обзорам

[L]Кастиэль ебашит хардкор[/L] <a href="http://www.diary.ru/~purplewood/p204021284.htm">пишет</a> ангстовый драббл по черику.

@темы: тварьчество, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, иногда мне кажется, что он выращивает дома коноплю, и та периодически горит (с)

---

зашла в ленту избранного спустя дофига несколько дней - выпала в осадок от осознания того, сколько там всего непрочитанного и интересного.
кажется, придется оставить. ну или остаток субботы уйдет на чтения, что не есть хорошо.

из новостей - переехала, наконец, к Юле. тут просторная, ламповая, светлая комната. с Юлей хорошо. получила добро развесить на стене плакаты с людьми-крестиками, хлещем с ней литрами имбирный чай и слушаем сомнительного качества хиты из детства.
еще сдала зачет по аналищу аналитической химии. шла туда с четким ощущением безысходности происходящего, но неожиданно получила даже хороший балл.
погода - превосходная. впервые сегодня вышла в одном свитере без пальто, ощущения - словно летом. везде цветы, умопомрачительные запахи и вообще красота.
из минусов - сосредоточиться здесь невозможно. даже этот пост я писала минут двадцать ибо Юля и посторонние шумы мешают. но это всё равно круто.

@темы: грязными ботинками да по быту

---

самое время вспомнить понять, простить, всплакнуть о самом моем долгоиграющем и родном отп.

(c)

@темы: котики, плохо, плохо быть задротом, крошится воздух под потолком, динокасовское, старшипперское

---

а вот здесь восхитительная kajitokika начала писать фик по моей заявке, и я обычно не обсуждаю чужие фики в дневнике, но это так хорошо, что ай кэнт.
человек взял и в первой же части разом зацепил почти всё, что в этом фандоме вызывает у меня безудержные восторги.
оно прелестное.

оно просто

@темы: котики, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом

---

дочитала и немножко рыдаю.

безумно понравилось раскрытие характера Магнето. все эти внутренние конфликты, попытка найти себя, выстроить свои убеждения заново, переосмыслить. много чего восхитительного, опять же, додали.

а потом был этот момент, и меня пришлось собирать в совочек.

- Ч-чарльз, это ты?
- Давно не виделись, верно? Всё так изменилось.
- У нас получилось? Ты вернулся?
- Да. Но не знаю, надолго ли. Поэтому и пришел к тебе... пока могу.

***

"Но я веду к тому... что всё это время ты был прав".

обзорам

код на этот пост и предыдущий объединила в первой записи вот здесь.

@темы: котики, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, крошится воздух под потолком, шелдон купер не сумасшедший, его мама делала тесты

---

в цикле "Магнето" Эрик без своей шикарной белоснежной шевелюры и в обычной человеческой одежде удивительно смахивает на гнома видавшего виды зэка.
но этот размах плеч шириной с приличных размеров комод! эта мужественная нижняя челюсть, которой можно хоть застывший бетон дробить, хоть орехи колоть! эта жидкая щетина на подбородке! эта лысина! а ведь всё равно хорош, чертяга.

но я бы всё равно произвела кирпичей на добрый Тадж-Махал, обнаружь я такое вот у себя за спиной
превьюшка


Эрик здесь такой одинокий, рефлексирующий, наполненный такой острой и осознанной злостью, что мне прямо стыдно, что до этой серии у меня только сейчас дошли руки. за день до очередного зачета, конечно, самое время задротить, ну да и ладно. оно того стоит.

а как он винит себя в падении Геноши?

"Наше безопасное убежище стало огромной братской могилой.
Всё потому, что я закрыл глаза.
Я забыл... на секунду забыл, какими смертоносными могут быть Стражи... и люди.
Сколько раз я предупреждал Чарльза, что он совершает ту же ошибку?"

в общем, я только начала читать, но уже покорена, несмотря на то, что рисовка мне категорически не зашла.
ну да не в ней дело, хотя схожесть Эрика с грампи кэтом несколько настораживает.





но черный костюм, ах! и гвозди в глазницах, и оторванные головы, и скрепки под кожу *играет заставка из рекламы макдональдса - пара-па-па-па, вот что я люблю*

ОБЗОРАМ

[L]Кастиэль ебашит хардкор[/L] делится впечатлениями от цикла комиксов "Магнето" <a href="http://purplewood.diary.ru/p203495591.htm">тут</a> и <a href="http://purplewood.diary.ru/p203507723.htm">тут</a>. 

@темы: Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом, иногда мне кажется, что он выращивает дома коноплю, и та периодически горит (с), Я надеюсь, ты проглотила енота, и он медленно, но верно прогрызает себе дорогу наружу.

---

*неистово хохочет*



отсюда

обзорам

[L]Кастиэль ебашит хардкор[/L] <a href="http://purplewood.diary.ru/p203472215.htm">хохочет</a> с гифок с Эриком и Рейвен. 

@темы: всегеи, котики, лолище, Эрик, что ты делаешь?, плохо, плохо быть задротом